У Эллы появилось странное ощущение тяжести в животе. Неужели она несчастная домохозяйка? Средних лет мамаша, пойманная в капкан брака? Значит, так дети воспринимают ее? И муж тоже? А друзья и соседи? У нее вдруг возникло чувство, что все втайне жалеют ее, и это чувство было таким острым, что у Эллы перехватило дыхание.

– Ты должна извиниться перед мамой, – сказал Дэвид, с мрачным видом повернувшись к старшей дочери.

– Да ладно. Не надо извиняться, – удрученно произнесла Элла.

Дженет искоса бросила на мать насмешливый взгляд, потом отодвинула стул, швырнула на стол салфетку и вышла из кухни. Почти сразу же за ней в полном молчании последовали Орли и Ави, то ли выражая солидарность со старшей сестрой, то ли наскучив взрослыми разговорами. Тетя Эстер что-то неразборчиво бормотала, дожевывая последнюю таблетку.

Дэвид и Элла продолжали сидеть за столом, ощущая опасную напряженность, которая повисла за столом. Элле стало не по себе: она чувствовала, что эта напряженность не имеет отношения к Дженет.

Схватив вилку, которую недавно отложил, Дэвид принялся с преувеличенным вниманием рассматривать ее.

– Должен ли я сделать вывод, что ты вышла замуж не за того человека, которого любила?

– Ох, пожалуйста, я совсем не это имела в виду.

– Тогда что ты имела в виду? – спросил Дэвид, не отрывая взгляда от вилки. – Мне казалось, ты любила меня, когда согласилась стать моей женой.

– Я любила тебя… тогда, – проговорила Элла не в силах вовремя остановиться.

– И когда же ты перестала меня любить? – бесстрастно переспросил Дэвид.

Элла удивленно посмотрела на мужа, как будто увидела его впервые. Когда я перестала его любить? Этого вопроса она никогда себе не задавала. Она хотела ответить, но не могла, не могла подобрать подходящие слова. В глубине души Элла осознавала, что тревожиться надо больше о них с мужем, а не о детях, но вместо этого они делают то, что у них всегда лучше всего получалось, – пускают жизнь на самотек. Рутина жизни побеждает.

И Элла заплакала, не в силах удержать привычную грусть, которая стала уже частью ее натуры. Дэвид со страдальческим видом отвернулся. Оба знали, что он ненавидит, когда она плачет, а она ненавидит плакать в его присутствии. К счастью, зазвонил телефон, спасая их от дальнейших объяснений.

Дэвид взял трубку:

– Привет… да, она рядом. Подождите, пожалуйста.

Элла постаралась взять себя в руки и заговорила так, словно у нее отличное настроение:

– Да. Это я.

– Привет. Говорит Мишель. Извините, что побеспокоила вас обоих в выходной, – прощебетал юный женский голос. – Но вчера Стив попросил меня связаться с вами, а я и забыла. Вы уже начали работать над рукописью?

– А… – вздохнула Элла, только теперь вспомнив о своих служебных обязанностях.

Ее первым заданием в литературном агентстве было прочитать роман неизвестного европейского автора, после чего предстояло написать пространный отчет.

– Передайте ему, чтобы не беспокоился. Я уже начала читать, – солгала Элла. Ей ни за что не хотелось, получив первое задание, разочаровать Мишель.

– Ну и отлично. Как он вам?

Элла помолчала, собираясь с мыслями. Она еще не прикоснулась к рукописи и знала только то, что это исторический роман, в центре которого образ знаменитого поэта-мистика Руми[2], считающегося, как сказали Элле, “Шекспиром исламского мира”.

– Ну… он очень… мистический, – хмыкнула Элла, надеясь шуткой закрыть тему.

Однако Мишель было не до шуток.

– Правильно, – тусклым голосом произнесла она. – Послушайте меня. Возможно, вам понадобится больше времени на написание отчета, чем мы думали…