— Эй!— хлопнула по столу Маша.— А ну выкладывай! Я же сейчас поседею от любопытства!

— Не канючь! Ты — блондинка,— засмеялась Ульяна и счастливо продолжила:— Вернусь из Москвы и перееду к Маслову.

— Наконец-то!— громко обрадовалась Крылова, вскинув руки к потолку.

Проходящий мимо официант испуганно отшатнулся и чуть не выронил поднос. Ульяна закрыла рот ладошкой и звонко засмеялась.

— Ой, простите, мужчина,— сделала жалостливые глаза Маша и тут же вернулась к подруге.— Ну?..

— Что ну… Пока это просто переезд. Но мне кажется, он настроен серьезно.

— Сколько ему, ты говорила?..

— Тридцать четыре.

— Да уж… Ну бог с ним, а что насчет детей?

Ульяна мягко улыбнулась и, подперев голову ладонями, заметила:

— Мне бы лет десять назад надо было родить, а сейчас уже не знаю… Да и не говорили мы с Аркадием о детях.

— Что значит — не говорили?!— возмутилась Крылова.— Что-то я уже в нем сомневаюсь. Могла бы давно родить, за тобой такие кавалеры увивались…

— Вот именно, что только увивались. Я не сторонник неполноценной семьи. Сама знаешь, как я росла. Что, если со мной случилась бы беда, с кем остался бы ребенок?

— Абы, да кабы… Никто не знает, что на деле было бы,— отмахнулась та.

Ульяна снисходительно улыбнулась такой знакомой категоричности подруги.

— Знаешь, я давно уже поняла, что в этой жизни все приходит в свое время, а если не приходит, значит, есть причина, которую тебе не дано знать. А я прыгать выше головы не умею, и страдать из-за этого тоже не вижу смысла.

— Я не против философского подхода, но это как-то слишком…

— Наверное, старею,— нахмурилась Ульяна, недовольная тем, что произнесла такое вслух.

— Ой,— рассмеялась та,— да никто ни в жизнь не скажет, что ты мэйд ин раша сорок лет назад. Ты себя в зеркало видела? Ни морщинки, кожа, как перламутровая, ни лишних складок на подбородке и боках. Я твоей заднице завидую. Волосы вон — шикарная шевелюра! Стареет она! А мне тридцатишестилетней что тогда делать?

— Ах, прости, мудрею,— театрально кокетливо закатила глаза Ульяна и поймала свой взгляд в отражении широкого окна кафе.

Действительно, больше двадцати семи ей никто не давал, но ей было тридцать девять. Тридцать девять — цифра, от которой кровь стыла и хотелось спрятаться от самой себя.

— Хочется уже просто устроить личную жизнь.

— С Масловым ты уже сколько… полтора года?

— Почти два…

— С квартирой вопрос не решала?

— Нет,— посерьезнела Ульяна.— Написала тетке, что переезжаю к Аркадию, та пока не ответила.

— Старая стерва еще не померла?— выругалась Маша.— Это ж надо захапать себе квартиру после смерти родной сестры. Твои дед и бабка ведь обеим дочерям оставили по квартире. Жадоба! И усом не шевелит, чтобы переоформить на тебя.

— Ссориться с ней не хочу,— пожала плечами Ульяна.— У тетки муж с квартирой, по одной в Новороссийске и Сочи, и все дети при жилье. А меня никто и не выгонял никогда…

Ульяна умолчала о том, что двоюродный брат Юрий не раз являлся к ней нетрезвый с предложением съехать из квартиры, чтобы сдать ту в аренду или продать. Тетка Лиля не заговаривала об этом, поэтому Ульяна деликатно выпроваживала брата и списывала эти выпады на его эмоции после регулярных ссор с женой. Но все было гораздо сложнее, о чем она и сама не хотела думать, и никогда ни с кем не обсуждала.

— А что ты молчишь? Как твоя жизнь, как твой бизнес? Как тебе Москва?— сменила тему Ульяна.

— Москва — это Москва,— уронив плечи, откинулась на спинку дивана Крылова.

— Слезам не верит?— иронично подмигнула Ульяна.

— Ой, не верит,— усмехнулась та.— Только работа, работа, в промежутках «где я», «что я» и бесконечное душное метро…