– «К деньгам»… Гля, экая дура! Разута-раздета? Жрать нечего? Другие от голода мёрли, а ты хлеб аржаной без счёту и пироги белые трескала! Чтоб вывела мне эту дрянь! Чтоб ни одного прусака я не видела! – Она успокоилась и совсем другим, подобревшим голосом сказала Прошке: – Матки и батьки у тебя нету, дядя помер – карты мне открыли, а оне не врут.

Прошка оробел.

– У дяди есть жена, тётя Ксеня.

– На кой ты ей? – отмахнулась хозяйка. – У ней вон своих ребят трое, мается с ими одна. Накормит тебя, полтину сунет: «Ступай в приют, там за тобой пригляд будет, а мне деток без мужа подымать».

– И что же мне делать? – пригорюнился Прошка.

– Хочешь, дак оставайся у меня насовсем. У меня хозяйство: позьмо, огород, лошадь, качки да клушки с кочетом. Будешь работать, я буду тебя кормить, одевать. И научу всему, что сама умею.

Прошка чуть улыбнулся:

– Ткать и прясть?

– Ну! Это бабья работа… Для тебя учение будет сурьёзное.

Тётка Клавдия была совсем не похожа на учителку. Уж не на картах ли гадать она учить хочет?

– Догадливый! – похвалила тётка Клавдия. – Родовой, не обозналась я. Волос белый, глаз чёрный… Ну что, остаёшься?

Он посмотрел на Настёну – та сидела ни жива ни мертва: глазищи голубые по пятаку, губу закусила.

– А драться не будешь?

– И пальцем тебя не трону, – пообещала тётка Клавдия.

– Тогда я останусь, – после недолгого раздумья проговорил Прошка.

Что-то грохнуло, ему показалось – гром, но это вскочила Настёна, перевернув табурет, кинулась в закуток и там зашвыркала носом.

Тётка Клавдия сказала раздражённо:

– Вот дурная девка, кукла с глазами! Полно реветь, иди курей выпусти да покорми. Курятник почисть.

– Я могу… – жалея Настёну, подал голос Прошка.

– А ты сегодня отдыхай. Погуляй, осмотрись. В первый день я работать не заставляю. Да обожди, сейчас я тебе одёжу дам, хорошо, что припасла. Срамота, в рванине ходишь.

Хозяйка ворковала, голос её был ласковым и мягким. Она ушла за занавеску и вернулась с новёхонькими штанами и белой домотканой косовороткой.

– На-кась, примерь. Вот ишшо куплю тебе обутку, будешь щеголять не хуже барского сынка.

Прошка надел обновки, закатал великоватые штаны. Благодать, живи – не тужи!

Экая уймища времени свалилась на Прошку! Работать не надо, клянчить кусочки под окнами не надо. Он побродил по двору, заглянул в курятник, где Настёна, всхлипывая, собирала яйца в лукошко. Она подняла мокрое лицо, сердито утёрлась ладонью.

– Что, рад?

– Рад.

– Катись отсюда, не то всего исцарапаю.

– Чего фордыбачишься? – миролюбиво спросил Прошка. – Я с тобой лаяться не хочу. Давай помогу курятник почистить.

– Эт-та ишшо что? – Тётка Клавдия неожиданно выросла за спиной. – Мой дом – мой указ. Как сказала – так и делай. Велено тебе отдыхать и гулять, стало быть, иди и барствуй.

Настёна выпустила из сарайчика белых уток – качек, как называла их тётка Клавдия. Они с кряканьем засеменили по тропинке к озеру, Прошка побежал следом.

Озерцо его заворожило. Безлюдное и тихое, оно разлилось меж берегов как будто не для всех, а для одной тётки Клавдии. Ради неё были построены деревянные мостки для полоскания белья, только её утки здесь плавали и ныряли.

«Тут, верно, рыбы тьма, – обрадовался он, заметив расплывающиеся по воде круги, – натаскать бы карасей на жарево!» Дома Прошка все тёплые дни проводил на реке, ловил сазанов, судаков, лещей и щук. Везло ему на рыбу, наверно, был он фартовым парнишкой. И сейчас Прошка непременно принёс бы хоть десяток окуней и карасей, да откуда у хозяйки взяться рыбацким снастям, это у бабы-то?