Не так давно я наткнулась на записки дяди Тара, спрятанные в дневнике. Его тщательные химические изыскания, похоже, подтвердили связь между курением и тем, что тогда называли «общим параличом». Поскольку по природе своей он был довольно застенчивым и замкнутым, его «крайнее и чрезвычайное унижение», как он это назвал, значительно посодействовало его отшельническому образу жизни.

Я обвила себя руками и сделала шаг назад. На церковном кладбище было холодно и промозгло, и внезапно на меня снизошло видение теплой кровати, из которой я выбралась, чтобы приехать сюда и помочь.

Ниалла выпустила в воздух нечто напоминающее колечки дыма. Она наблюдала, как они поднимаются, перед тем как рассеяться.

– Прости, – сказала она. – Я не в лучшей форме спозаранку. Я не хотела грубить.

– Все в порядке, – ответила я. Но это было не так.

Хрустнула ветка, необычно громко в приглушенной тишине тумана. Галка расправила крылья и взлетела на верхушку тиса.

– Кто здесь? – окликнула Ниалла, внезапно устремившись к известняковой стене и наклоняясь над ней. – Проклятые дети, – сказала она. – Пытаются напугать нас. Я слышала, как один из них смеялся.

Хотя я унаследовала чрезвычайно острый слух Харриет, я не услышала ничего, кроме хруста ветки. Я не стала говорить Ниалле, что было бы поистине странно обнаружить детей из Бишоп-Лейси на церковном кладбище в такую рань.

– Я напущу на них Руперта, – продолжила она. – Это преподаст им урок. Руперт! – громко позвала она. – Что ты там делаешь? Готова поспорить, что ленивая сволочь снова залезла в спальный мешок, – добавила она, подмигнув.

Она потянулась и дернула за одну из веревок, и, словно парашют на ветру, вся палатка обрушилась массой медленно оседающего брезента. Палатку разбили на рыхлой почве земли горшечника, и она легко обвалилась.

Руперт мигом выскочил из-под руин. Схватил Ниаллу за запястье и завернул руку ей за спину. Ее сигарета упала в траву.

– Никогда больше! – завопил он. – Никогда больше!

Ниалла указала глазами на меня, и Руперт сразу же ее отпустил.

– Черт побери, – сказал он. – Я брился. Я бы мог порезать себе к черту горло!

Он выставил подбородок, дергая им в сторону, как будто ослабляя невидимый воротник.

Странно, подумала я. Утренняя щетина никуда не делась, и более того, на его лице нет ни капли крема для бритья.

– Кости брошены, – объявил викарий.

Он шел по кладбищу, напевая что-то под нос, потирая руки и восклицая при приближении, его облачение, словно волчок, мелькало то белым, то черным сквозь туман.

– Синтия согласилась соорудить на скорую руку несколько рекламных объявлений и распространить их перед ланчем. Теперь, что касается завтрака…

– О нет, спасибо, – сказал Руперт. Он достал коробку деревянных щепок из задней части фургона и на удивление быстро развел чудесный бивачный костер, затрещавший на церковном кладбище. Следующим движением он извлек кофейник, буханку хлеба и парочку заостренных палочек, чтобы приготовить тосты. Ниалла даже умудрилась откопать баночку шотландского мармелада в их багаже.

– Точно? – переспросил викарий. – Синтия просила передать вам, что…

– Совершенно точно, – ответил Руперт. – Мы вполне привыкли…

– … готовить сами, – подхватила Ниалла.

– Тогда ладно, – подытожил викарий. – Пойдем внутрь?

Он проводил нас по траве к приходскому залу, и, когда он достал связку ключей, я бросила взгляд в сторону покойницкой. Если там кто-то и был, они уже убежали.

Затянутое туманом кладбище предоставляет бесконечное количество укрытий. Кто-то вполне мог скорчиться за могильным камнем не далее чем в десяти футах, и мы бы не узнали. Окинув последним оценивающим взглядом остатки дрейфующего тумана, я повернулась и вошла внутрь.