Глебовский обвел взглядом броненосную шеренгу. «Евстафий», «Пантелеймон», «Иоанн Златоуст». Чуть дальше – старички, «Три святителя» и «Синоп». Грозные некогда двенадцатидюймовки слепо пялятся в пустоту, котлы давно остыли. Гниль, ржа, разорение, даже крысы с тараканами покинули обезлюдевшие кубрики. Больше эти корабли в море не выйдут.

Мичман будто прочел его мысли:

– Адриан Никоныч, неужели из эдакой прорвы нельзя отыскать хоть несколько на ходу?

– За полдня мы наспех осмотрели двенадцать судов. Чтобы разобраться со всеми, нужно не меньше месяца. И потом, вряд ли здесь оставили исправные суда. Не знаю, как здесь, а в Керчи до последнего момента пытались отремонтировать все, что можно!

– Тут все было иначе, Адриан Никонович. Судов хватало, а вот команды… Кочегаром, машинистом кого попало не поставишь, так и до беды недалеко. На вашем «Живом» неприятности приключились как раз из-за кочегаров.

– Да, слышал, – вздохнул Глебовский. – Но я-то путеец и мало понимаю в судовых механизмах. В Керчи оттого только принял мастерские, что никого другого не нашлось.

– Вот и у нас не нашлось! На судоремонтном все разбежались: кто к красным подался, кто в эмиграцию, кто дома гуталин варит. Мастеровых еще как-то нашли, а вот инженеров… Вы уж не подведите, Адриан Никонович!

– Да я бы с радостью, голубчик, но и вы поймите! Одно дело – локомотивные котлы, и совсем другое – судовая машинерия. Вот вы «Живого» вспомнили, на кочегаров грешите. А ведь это я его ремонтировал, вполне мог и напортачить. Нет, боюсь, не справлюсь…

– Справитесь! – Солодовников для пущей убедительности взял собеседника за пуговицу пальто. – Не может быть, чтобы не справились! А я чем могу…

– Ну ладно, – смягчился Глебовский, – давайте-ка еще раз пройдемся по списку. Вот, к примеру, посыльные суда. Начнем, ну хоть с этого…

– «Казарский», – сразу ответил мичман. – Бывший минный крейсер, построен в Германии, на верфи Шихау, в девяностом. Четыреста тридцать тонн. Машина, три с половиной тысячи индикаторных сил, два локомотивных котла, тоже германские. Вооружение – три пушки семьдесят пять мэмэ, торпедный аппарат. Остальные сняли, когда перевели в разряд крейсерско-посыльных.

– Написано – «может дать ход». – Глебовский сделал пометку. – Дальше что?

– Посыльное судно номер четыре, раньше миноносец «Котка». Тоже старье, финской постройки, в Або.

– Эта скорлупка? – удивился инженер. – С самой Балтики сюда дошлепала?

– Зря вы так, Адриан Никоныч! – обиделся за бывший миноносец мичман. – Эту скорлупку даже на Дальний Восток послать хотели, потом оставили в Средиземноморской эскадре. Мы во время войны с ней частенько встречались. «Котка» сопровождала гидропланы: если на воду сядут – искала и буксировала к нам. И вооружение есть: минный аппарат и мелочь, сорок семь и тридцать пять мэмэ…

– Это меня не интересует, – сухо заметил Глебовский. – А вот почему эту «Котку» бросили, не взяли в Константинополь, я хотел бы знать.

– Я же говорил, команду не смогли набрать! Людей на большие пароходы не хватало, а тут такая, как вы выразились, «скорлупка»…

– Хорошо, посмотрим эту самую «Котку». Но ведь и вам, как я понимаю, тоже нужны вместительные суда?

– Еще как нужны, – вздохнул Солодовников. – Только где их взять? У броненосцев машины взорваны, пароходы – сплошь ржавый хлам.

– А тот, на котором мы были перед «Евстафием»? – припомнил инженер. – «Березань», кажется?

– Бывший доброфлотовский «Петербург», семидесятого года постройки. Машина выведена из строя, тоже англичане постарались…