Губы воровки побелели.

– У своих не ворую!.. А если так обо мне подумал, то больше нам говорить не о чем!

Она резко взяла дочку за руку, намереваясь уйти, Верховный придержал ее.

– Прости, Соня… Но как-то не верится, что Сонька может выпустить добычу из рук.

– Значит, старею… – усмехнулась Сонька. – Но ошибку свою постараюсь исправить.

– Опять пойдешь в дом?

– А что остается?.. Просьбу Мамая все равно надо исполнить. К тому же и честь задета. – Посмотрела на Михелину. – Верно, дочка?

– Задета, – согласилась та. – Сама не поверила, когда мама сказала.

Мамай помолчал, поднял на воровок глаза.

– Хорошо, буду ждать. И надеяться… – Он повернулся и грузно зашагал к своей пролетке. Оглянулся, с ухмылкой предупредил: – Но учти, товарищи все время будут рядом с вами.

– Вроде как не доверяешь? – спросила Сонька.

– Доверяю, Соня. Иначе разговор был бы совсем другой. Пусть воры стерегут вас от всякой ненужной беды.

Сонька направилась с Михелиной к своей повозке. Мамай также в сопровождении воров двинулся к экипажу, забрался внутрь, и кучер легонько ударил по крутым спинам лошадей. Те лихо рванули с места.

По пустым и гулким улицам холодного раннего города в разные стороны стремительно разъезжались экипажи – Сонькин и мамаевский эскорт.

Впереди на небе медленно светлели тяжелые тучи.

Директор оперетты принял следователя Гришина чопорно и настороженно. Показал на кресло, сам сел напротив, закинув ногу на ногу.

– Желаете что-либо выпить? – поинтересовался.

– На работе не пью, – отшутился следователь.

– А если чай, кофе?

– Благодарю. Возможно, позже. Сейчас к делу.

Гаврила Емельянович напрягся еще больше, для успокоения дотянулся до сигары, зажег ее. Пустил густой дым, поинтересовался:

– Чем обязан, господин следователь?

– Лично вам – ничем.

– Значит, вопрос к моему театру?

– В какой-то степени, – уклончиво ответил Гришин, с мягкой улыбкой посмотрел на директора. – Будем считать, что наш разговор носит исключительно конфиденциальный характер.

– Вы меня пугаете, – хохотнул Гаврила Емельянович. – Итак?..

– Итак… – повторил гость. – Что вы скажете о госпоже Бессмертной.

Директор сглотнул сухость во рту, развел руками.

– Прима… гордость… любимица… Что еще я могу сказать?

– Круг знакомых, друзей… возможных любовников вам известен?

– Сударь, ну что вы, ей-богу?! – Директор попытался скрыть смущение. – По-вашему, здесь сыскное бюро?

– Здесь театр, – снова улыбнулся следователь. – Но директор, как я понимаю, не только обеспечивает труппу работой, но еще и несет определенную ответственность за своих артистов. Или я неправ?

– Безусловно, вы правы. Но все имеет свои рамки. – Он зажег погасшую сигару, снова пустил дым. – Если можно, господин следователь, конкретнее.

Тот помолчал, подумал, согласно кивнул.

– Ну, хорошо. Вам известна родословная госпожи Бессмертной.

– Опять же, в какой-то степени. Вы имеете в виду отца, мать?

– Да, – подтвердил Гришин. – Но прежде всего мать.

– По моим данным – девушка сирота. Родителей своих не знает.

– А вам известно, кто ее родители?

– Кажется, я ответил.

Следователь помолчал, пристально глядя на директора.

– Отец госпожи Бессмертной вор. Убил человека. Неизвестно, жив или помер. – Оценил реакцию директора, продолжил: – Мать… Вот здесь самое интересное. Мать артистки – персона предельно любопытная… Тоже воровка. Но воровка знаменитая… Вы никогда не слыхали про даму по кличке Сонька Золотая Ручка?

– Как же… Слышал, – выдавил из себя Гаврила Емельянович. – В своем роде знаменитость.

– Так вот – мать вашей примы как раз эта самая знаменитость.