– Меня никто… ни одна тварь… не смела ударить в лицо. Вы, мадемуазель, сделали это. И наказание получите самое жестокое… Сгною. Запомните это. А сейчас прочь… Вон отсюда, дрянь!

Михелина спиной толкнула дверь и вывалилась в холодную черноту коридора.

В бараке женщины еще не спали, одни что-то штопали, другие молились, третьи о чем-то негромко переговаривались, похихикивали.

Сонька вывела дочку в промерзший предбанник барака, прижала к себе, гладила по голове, успокаивала:

– Все обойдется, Миха… Все будет хорошо.

– Он так хватал меня, так лез своими мокрыми губами, так унижал, – плакала Михелина. – Он отвратительный, мама.

– Я тебя предупреждала, дочка.

– Но он ведь ухаживал… Грамотный, обходительный, добрый… И вдруг такое.

– С господами это случается.

– Может, потому что был пьяный?

– Может, и поэтому. Поживем – увидим.

– Он сказал, что сгноит меня.

– Тебя?

– Думаю, тебя тоже.

– Я тоже так думаю.

– Что будем делать, Сонь?

– Ничего, – пожала та плечами, прижала к себе дочку. – Не такое переживали, переживем и это.

Михелина подняла лицо, посмотрела матери в глаза.

– Я была у Михеля. Он спрашивал про тебя, Соня… Ты знаешь, что он не сумасшедший?

Сонька помолчала, с усмешкой кивнула.

– Знаю.

– Давно?

– С тех пор, как убил пана Тобольского.

– Он убил его будучи нормальным?!

– Нет. После убийства что-то с ним случилось, и он прозрел.

– А как это?

– Не знаю. Об этом знает только Господь.

– И мы с тобой.

– Да, и мы с тобой. Больше никто знать не должен.

Кто-то из каторжанок вышел в предбанник попить воды из кадушки, воровки замолчали, потом Михелина приобняла мать и повела ее в сторону нар.

Изюмов сидел в пролетке недалеко от дома Брянских, внимательно следил за входящими и выходящими из ворот. Въехала карета, и по силуэту молодой девушки, вышедшей из нее, стало понятно, что это княжна.

Затем промелькнули какие-то люди из прислуги. Привратник Илья каждый раз исполнял свои обязанности торопливо и с почтением.

Вскоре со двора вышла высокая статная особа, лицо которой закрывала черная кисея. В руках она держала небольшой ридикюль.

Изюмов напрягся. Он узнал Таббу.

Она в калитке столкнулась с дамой (это была мадам Гуральник), раскланялась и заспешила на улицу.

Здесь девушка попыталась остановить экипаж, ей это никак не удавалось, и было видно, что она нервничает. Притормозил легковой автомобиль, мадемуазель отказалась от его услуг и продолжала ждать. Наконец подъехала свободная пролетка, Табба сообщила извозчику адрес.

– Следом, – велел Изюмов своему извозчику, и тот стеганул по лошадям.

С Фонтанки выехали на Исаакиевскую площадь, затем свернули на Большую Морскую, после чего пролетка с мадемуазелью проскочила несколько кварталов и оказалась возле особнячка, в котором находились курсы аргентинского танго.

Изюмов видел, как госпожа Бессмертная покинула экипаж и скрылась в парадной.

К особняку подкатывали экипажи разного класса, из них выходили дамы и господа, мило раскланивались друг с другом и также исчезали в парадной особнячка.

Артист понаблюдал какое-то время за ними, бросил извозчику:

– Жди.

– Как долго ждать, господин? – недовольно поинтересовался тот.

– Пока не вернусь! – Изюмов сунул мужичку мелкую купюру и направился к особняку.

Внутри его встретил моложавый консьерж.

– К кому следуете, сударь?

– Ответь, любезный, здесь ли обучают аргентинскому танго?

– Совершенно верно. На втором этаже. Желаете записаться?

– Пока желаю поглядеть.

– Глядеть не положено. Там дамы почти в неглиже.

– Тем более желаю, – засмеялся Изюмов, сунул консьержу пятьдесят копеек и заспешил по широкой лестнице наверх.