Ночь ужаса! Вернись лишь на мгновенье —
Я спасена была бы от крушенья.
О вечности уродливый приспешник,
Тарквиния останови бедой,
Преследуй злой и гибельной враждой,
Чтоб эту ночь в терзаньях проклял грешник!
О демоны! Слетайтеся толпой!
Пусть каждый куст пугает ум развратный
И глаз его, как призрак непонятный.
Его покой наполни страхом черным,
Во сне глухими воплями пугай.
Пусть стонет он – ты стонам не внимай,
Измучь его страданием упорным,
Сердцами вместо камней побивай.
Пусть женщина нежнейшая предстанет
Ему, как тигр, и злей чем, тигр, тиранит.
Пусть у себя он кудри рвет клоками,
Клянет себя в неистовой тоске,
Конца не видит мукам вдалеке,
Живет рабом подлейшим меж рабами,
От нищих ждет подачки в кабаке,
Дождется дня, когда в тряпице грязной
Ему откажет нищий безобразный!
Пускай друзья ему врагами станут!
Пускай над ним глумится каждый шут!
Пусть видит он, как медленно текут
Часы тоски и быстролетно канут
Мгновения безумства; и, как суд,
Неумолимо подойдет сознанье,
Что не исправить мукой злодеянья.
Ты, время, – злым и добрым поученье!
О, научи меня того пpoкляcть,
Кого учило честь мою украсть.
Пусть вор дрожит пред собственною тенью,
Пусть от своей руки стремится пасть:
Захочет ли хоть кто-нибудь в вселенной
Быть палачом такой души презренной?
О, как ничтожен царственный потомок,
Когда позорит будущее он!
Чем выше кто, тем славой больше громок,
Добром ли, злом ли он одушевлен…
Чем выше сан, тем глубже заклеймен!
Исчезнет месяц в тучах – все узнают,
Исчезновенья звезд не замечают.
Хоть весь обмажься ворон чернокрылый —
Летай себе, нет дела никому.
А запятнайся лебедь – и ему
Покоя нет. Холопы – мрак унылый,
А свет – цари. И мошек потому
Не замечают низко иль высоко,
А на орлов дивятся издалека.
О слава! Прочь, бесплодная забава
Пустых глупцов! Занятье школярам
И тупоумным спорщикам приправа.
Идите препираться по судам
И за несчастных хныкать здесь и там.
Вся речь моя былинке безопасна,
Моя беда закону неподвластна.
Напрасно время я кляну и случай,
Тарквиния и сумрачную ночь, —
Бесчестию мне этим не помочь.
Напрасно я борюсь с отравой жгучей…
Мне чадом слов беды не превозмочь.
Спасти себя могла б я от укора,
Проливши кровь, больную от позора.
Зачем дрожишь, рука моя? Ты можешь
Гордиться тем, что умертвишь позор!
Умру, но честь воскреснет с этих пор,
А стану жить, – себя бесславьем сгложешь:
Дала ли ты насилию отпор?
Царапала ль когтями ты злодея?
Умри ж со мной, о жизни не жалея!»
Она с постели поднялась позорной,
Оружья ищет, но не бойня тут.
Ей хочется дыханью дать просторный
И вольный выход. Вздохи губы жгут;
Они из груди стиснутой текут,
Как лава Этны, мрачно и сурово,
Или – как дым из пушечного зева.
«Напрасно я живу, ищу напрасно,
Чем кончить жизнь, ярмо ее влача.
Боялась я погибнуть от меча
Тарквиния. Теперь я жажду страстно
Сама себя ножом убить сплеча.
Была я верной. Я осталась ею. —
Нет… Так теперь назваться я не смею.
Погибло все, что представляло цену…
Меня теперь могила не страшит.
Пятно я смою смертью и надену
На мой позор победной славы щит.
Жизнь, умирая, обессмертит стыд.
Бесценное сокровище пропало —
Сжигать ли ящик, где оно лежало!
Нет, Коллатин, тебя уж не посмею
Я верностью неверной обмануть.
Нарушив клятву, ласкою своею
Не оскорблю доверчивую грудь,
Плоду насилья я не дам вздохнуть,
Не скажет тот, кто род твоей обесславил:
– Он счел своим, что я ему оставил.
Не улыбнется он при мысли скрытой,
Не посмеется с другом над тобой,
Твое богатство силою отбито —
Не куплено ценою золотой.
Царица я над собственной судьбой!
Пусть я в своей вине не виновата,
Но жизнь моя – за мой позор расплата!