Больно это все, ведь сестер я люблю больше родителей.

— Может, и сердце, Иринь, но страшен он до смерти. Смотреть боязно.

— Так и не смотри, невеста моя. Я тебе не запрещаю и запрещать не буду, коль так тяжело свои глаза на меня поднимать, — знакомо пробасили от двери в избу.

Ох, не хотела я, чтобы жених мой навязанный услыхал лишнего. По себе знаю, как тяжко знать, что сторонятся тебя. Знать-то я знала, по своему малому опыту, но его боялась взаправду.

— Князь дорогой, сестра моя обидеть не хотела, тяжело ей дом родной покидать, в новые земли ехать. Молодая она еще...

— А ты, значит, не боишься с валашскими войниками ехать в земли драконьи?

— Отчего же, боюсь, — призналась Иринь. — Но разве толк от страха есть? Только пеленой глаза застилает, правды можно не увидеть. Но премудрость эта мне большим трудом далась, Лиль еще предстоит ее понять.

— Умна, ох умна, княжна. Ион наш будет счастлив в ученицы тебя взять. Каков твой дар?

В Валахии дар определял положение. Может, на чужаков бремя традиций не ложилось тяжелым грузом, но уж точно человека без дара в страну не впустят. И я не на шутку испугалась.

— Это семейный секрет, князь. Не серчайте, — подняла я глаза на Василе Дракула и не отвела, когда он своим стальным взглядом меня пригвоздил.

— Какой лилейный голосок у моей невесты, когда она, как лиса, хочет хвостом следы замести. Почему же вкус лжи я ощущаю, Лиль?

— Неведомо мне, князь, почему мои слова для вас ложь. Правду я говорю — дар Иринь под семью засовами в семье и чужакам знать его нельзя.

— Чужакам, значит? — Василе подошел ко мне близко-близко и наклонился к лицу. Желваки на скулах так и прыгали от злости и обиды. Задела я за больное, что тревожить нельзя было, да поздно слезы лить, слово не птичка... — Как зима пройдет, так будешь меня мужем называть, лисица Лиль. О моем даре в брачную ночь и узнаешь.

Резко развернулся и вышел прочь.

— Задела ты его, Лиля, — подтвердила мои мысли Иринь. — Не просто с ним будет, тяжелый нрав у князя.

— И как мне быть? Не хочу я всю жизнь по углам прятаться. Семью хочу. Крепкую, как у нас.

— Попробуй лаской. Добрую ласку все любят.

— Попробую, сестра, — пообещала сестре, а сама вспомнила, как коня своего приручала. Привиделось мне еще в юности, что встречу в леске нашем коня молодого, но измученного. Сбежал тот от хозяина злого и людей ненавидел. И должна я стать другом ему. Помню сон тот меня удивил, а когда и вороной конь обнаружился близ нашего села, что ни одного человека и зверя к себе не подпускал, то оделась я тогда поутру и пошла одна в лесок, а к трапезе обеденной вывела его спокойного.

Тогда меня ведьмой и начали называть.

Провожать нас вышел почти весь городок, кто-то прятал слезы, а кто-то и злорадно в спину мне смотрел, не желая добра. Злоба людская, она как ветер, может вреда не причинить, прилететь и исчезнуть, а может и покалечить. Если уж в родном доме есть недоброе, то в доме супруга и подавно. Успокаивало только, что Иринь со мной будет.

— Береги себя, маленькая, — сказала Малена мне в макушки, крепко обнимая. Она ведь одна останется, родителей поддерживать, да в делах помогать. Подруги все замужем, детей растят, домом занимаются, не до посиделок девичьих.

— И ты береги себя, дорогая сестра. Шли ворона нашего, если весточку захочешь передать.

Размыкать объятий не хотелось, так бы и стояла, если б Малена сама меня не отодвинула и в объятия отца не передала. Мама плакала и все молитвы шептала на дальнюю дорогу. А когда я на своего Уголька села и поклажу проверила, то Василе пожал руку отцу и условился с ним, что через два месяца встретят они князя и его обозы на границе и проведут по Валахии, а там и до Торга. А на обратном пути отец нас навестит.