– Сэр, вам нужно отойти.

– Вы напрасно теряете время, – сказал Соломон, глядя раненому в лицо.

– Мне судить, напрасно мы теряем время или нет.

– Я говорю не о вашем, а о его времени.

Морган подошел сзади, положил тяжелую ладонь на плечо Соломона:

– Вам следует отпустить его и позволить докторам делать их работу.

– Полагаю, вам известно «правило девяток»? – обратился Соломон к доктору.

– Простите?

– «Правило девяток», которое позволяет быстро определить тяжесть ожога?

– Я знаю, что такое «правило девяток», – ответил доктор.

– Вы применили его к пациенту?

– Мистер Крид, второй раз я просить не буду, – предупредил Морган.

– Погодите, – остановил его доктор, глядя на обожженного.

Того доставили так быстро, что доктор принялся работать на автопилоте, делая основное, простейшее: проверяя, может ли пострадавший дышать, чиста ли глотка; удостоверился, что ноги приподняты и в вену течет физраствор. Больше ничего доктор и не мог поделать: полевой госпиталь не годился для лечения тяжелых ожогов. Доктор делал все, что в его силах, чтобы стабилизировать состояние пострадавшего и потом отправить в больницу.

– Все в порядке. Все нормально, – сказал он Моргану.

Тот посмотрел так, словно ему дали пощечину, но руку убрал и отступил.

– Откуда вы знаете «правило девяток»? – спросил доктор.

– Я не знаю откуда. – Соломон по-прежнему глядел прямо в глаза человеку, чью искалеченную руку сжимал.

На Бобби глядел мужчина с мягкими серыми глазами, с волосами и кожей белыми, как облака. Такой странный. Может, он просто привиделся? Но с ним говорил доктор, мужчина отвечал тихим голосом, звучавшим словно из далекого далека, а потом мужчина улыбнулся и взял за руку и наклонился так, что его лицо закрыло весь мир.

– Ты уже близко, – проговорил он так тихо, успокаивающе. – Ты понимаешь, что я имею в виду?

Бобби пытался кивнуть, но шея сделалась ужасно жесткой, словно задеревенела. Мужчина словно заметил что-то любопытное:

– Ты боишься?

Бобби осторожно обдумал вопрос – будто проверил, острый ли нож. Да, страшно. Но немного. Не так жутко, как бывало в жизни. Например, когда мама сказала, что у нее рак, она умрет и никто ничего с этим не сможет поделать. Гораздо сильнее страха – сожаление. Так жаль, что больше не увидеть Элли, не помочь ей идти по жизни. Глупо звучит, конечно, но так хотелось быть рядом с ней, утешить, обнять, когда она услышит плохую новость.

– Оно было слишком быстрое.

Бледный человек нагнулся еще ниже, повернул голову, стараясь уловить шепот:

– Что слишком быстрое?

– Что-то в огне. Живое. Скажите ей, мне очень жаль. Скажите, что все будет в порядке. Скажите, пожалуйста. Скажите…

– Кому? Назови имя. Я расскажу ей, что ты о ней думал и последнее имя, которое ты произнес, было ее именем.

Голос был словно теплая вода, омывающая голову.

– Элли Такер, – выговорил Бобби, и его тело пронзила дрожь, заставившая затрястись каталку.

Он хотел закрыть глаза, но не мог не смотреть на мужчину. Было в нем что-то притягательное: все равно что смотреть в глубину. Бобби больше не боялся, не печалился. И словно сделался легче перышка. Мужчина оставался единственным, что не давало улететь в небо.

– Элли, прости, – снова прошептал Бобби.

Затем закрыл глаза и позволил себе уплыть ввысь.

Неизвестный солдат. Генерал, Аризоне нужно всего-то больше хороших людей и воды.

Генерал Шерман. Сынок, всякому пеклу именно это и нужно.

Апокриф

От руин сгоревшей церкви до форта Хуачука мы доехали меньше чем за день – так спешили покинуть то место и прибыть в другое. В форте я провел три дня, потратив последние из оставшихся от покойного священника деньги на провиант для путешествия в обширную южную пустыню, где, как я полагал, меня ожидали сокровища.