У него были крупные кисти с тонкими, длинными пальцами пианиста и коротко подстриженными аккуратными ногтями.

– Ты лучше туда посмотри, – ткнул он пальцем в витрину. Белые ночи заканчивались. В витрине, похожей на размытое зеркало, отражались они со Стасом. Рита вдруг поняла, что назойливая незнакомка не так уж не права: они действительно могли бы быть братом и сестрой! Похожие черты лица на скуластых треугольных лицах, длинные волосы почти одного цвета, четкий рисунок губ… Только глаза, хоть и были серыми у обоих, имели разные оттенки – у Риты уходили в голубой, а у Стаса – в зеленый цвет.

– Чудны дела твои, господи! – пробормотала Рита, не отрывая взгляда от стекла.

Мельком взглянув на висящие в коридоре часы, Рита увидела, что уже начало второго.

– Ты голодная?

От неожиданности она едва не опрокинулась носом вперед, так как в этот самый момент снимала туфлю.

– Господи, мама, ты меня напугала!

Наталья Ильинична стояла в дверях своей комнаты в ночной рубашке и накинутом поверх нее шелковом пеньюаре. В таком наряде мать выглядела хрупкой и до странности юной.

– Я думала, ты спишь, – добавила Рита, надевая тапки.

– Ты же знаешь, я не могу лечь, пока тебя нет.

– Ма, мне почти тридцать, а ты ведешь себя так, как будто я учусь в шестом классе! Когда я жила с Игорем…

– Правильно, – перебила мать, – если ты живешь отдельно, то твоя жизнь – его ответственность. В противном случае за тебя отвечаю я… Кстати, об Игоре: он заезжал с документами, но не застал тебя.

– Надо что-то подписать?

Отцовский «Гелиос» принадлежал им в равных долях. Рита не участвовала в жизни театра, но ей приходилось время от времени ставить подпись на финансовых и других документах, не касающихся творческой стороны дела.

– Видимо, да, – ответила Наталья Ильинична. – Ты что, выпивала? А потом – за руль?

– Я приехала на такси, не волнуйся. Заеду к Байрамову завтра… Ты что-то говорила о еде?

Они со Стасом просидели в ресторане часа три, за это время выпив полбутылки коньяка и закусив креветками. Выяснилось, что коньяк обладает свойством вызывать зверский голод. При жизни Григория Сергеевича никому бы и в голову не пришло трапезничать в такой час: глава семейства строго следил за формой жены и детей и ни за что не позволил бы отправить в рот ни куска пищи после шести вечера. В обычное время Рита не стала бы нарушать установленный покойным Синявским «закон», однако сегодня она чувствовала, что не уснет на голодный желудок.

– Заяц, я давно хочу с тобой поговорить, – сказала Наталья Ильинична, наполняя тарелку ароматным борщом.

– Ой, мам, даже не начинай! – взмолилась Рита, предвидя, о чем пойдет речь.

– Нет уж, позволь мне высказаться!

Мать редко проявляла упорство – в этом, видимо, и заключался секрет долговечности их с отцом брака. Любая другая, не выдержав тяжелого характера Синявского, давно бы сбежала.

– Ну хорошо, – вздохнула Рита, закатывая глаза, – выкладывай!

Поставив тарелку перед дочерью, Наталья Ильинична уселась напротив.

– Сколько это еще будет продолжаться? – спросила она, подперев рукой подбородок и испытующе глядя на Риту.

– Ты о чем?

– Ой, детка, ты отлично знаешь! Как долго ты намерена жить у меня?

– Я тебе мешаю, мама?

– Что за глупости! Я радовалась, когда вы оба здесь жили, ты и Игорь, но когда вы переехали, я была счастлива, что вы вместе. Вам многое пришлось преодолеть, чтобы вновь сойтись – неужели ты все разрушишь?

– Я?! – возмутилась Рита, едва не поперхнувшись супом. – Это я-то все разрушаю? Если помнишь, именно Байрамов…

– Да-да, Игорь изменил! – перебила мать. – Один раз, перебрав алкоголя.