Я открыла глаза и устремила взгляд в потолок. После подняла подушку и, сев поудобней, погладила живот.

– Тебе не спится, счастье мое? – прошептала я, ловя шевеление малыша.

Теперь это можно было не только ощутить, но и увидеть. И я попыталась поймать бугорок, появившийся на животе, но дайнанчи ускользнул, и бугорок появился в новом месте. Я улыбнулась и прикрыла глаза, прислушиваясь к шалостям сына. Рядом глубоко и ровно дышал Танияр, и звук его дыхания я тоже слушала с удовольствием. Он был уютным, как треск поленьев в очаге или мурлыканье кошки.

Впрочем, кошки здесь не было, зато за окном завывала метель. Ночь Белого мира была до зубовного скрежета предсказуемой. Ничто не могло изменить ее до наступления весны. Буйный ветер поднимал с земли снег, кружил его и возвращал на место, чтобы наутро жизнь расчертила этот белоснежный лист заново.

Зевнув, я открыла глаза. Внутри меня кипела жизнь прямо сейчас и затихать не спешила. Не знаю, чем занимался мой сын, но явно и не думал желать своей матери спокойной ночи.

– Не угомонишься, – констатировала я и спустила ноги с кровати. Ступни утонули в длинном густом ворсе шкуры, расстеленной на полу. Зимой это было даже приятно. – Идем, накормлю тебя чем-нибудь вкусненьким, может, тогда успокоишься, мой маленький воин.

Воин был слишком занят, потому я усмехнулась. Потом сунула ноги в теплые тапки – полусапожки, которые называли – хеги, и накинула длиннополую толстую кофту, носившую название – аныт. Теперь я была готова к тому, чтобы идти на кухню. Впрочем, в доме было тепло, и можно было бы выйти и в рубашке, но теперь мы жили не одни. К тому же с Элькосом мы уже как-то встречались, когда он шел с кухни, а я туда. В общем, предосторожность была не лишней, да и в коридоре сквозняк все-таки чувствовался.

Под ногами скрипнула половица, когда я уже взялась за ручку двери. Я обернулась, но ни поза, ни дыхание супруга не изменились. Дайн спал крепким праведным сном. Еще бы, никто внутри него танцы не устраивал… Фыркнув, я все-таки вышла за дверь и направилась в уже известном направлении.

– Сейчас нам будет вкусно, – заверила я сына, он ответил очередным па.

На кухне я подкинула в затухающий огонь подготовленные чурки и направилась к блюду с булочками, испеченными Сурхэм с вечера. Отщипнув кусочек от одной из них, я отправила его в рот и зажмурилась:

– Божественно. Как же хорошо ты придумал сходить за булочкой, умница моя, – похвалила я малыша. – А что ты еще хочешь? Где-то тут были сушеные ягоды. Мы хотим ягод? Да, мы хотим. И запить. И сыру тоже хотим. – И я укоризненно покачала головой: – Ну, что ты со мной делаешь? Я так сама буду похожа на булочку, как не стыдно…

Было ли дайнанчи стыдно или нет, мне это неведомо. А я, свалив вину, как и полагается, на самого младшего, уселась за стол, набрав всё, что огласила ранее. Добавила еще горсту сухариков, и ночь расцвела красками…

– И вам не спится, душа моя, – услышала я и едва не поперхнулась от неожиданности.

Дожевав и проглотив сухарик, я взялась за последний кусочек булочки и проворчала:

– К чему было подкрадываться?

– Помилуйте, душа моя, я и не думал красться. Вы попросту за хрустом сухарей не услышали моих шагов. Впрочем, хеги недурно скрадывают звук шагов. Доброй ночи, Шанриз. – Я кивнула, и магистр прошел к кувшину с холодным этменом. Налив в стакан, он обернулся и продолжил: – Никак не могу привыкнуть к вашему второму имени. Когда дайн или его родственники называют вас – Ашити, это звучит естественно, мне же никак не дается.