Бедняга Элдер несколько раз затевал со мной диалог, когда Дренг отвлекался, но Олив быстро разворачивался, и нити беседы вновь оказывались в его руках. Признаться, я даже ощутила сочувствие и жалость к художнику. Его вины не было ни в том, что он видел во мне свою невесту, ни в том, что государь не желал видеть подле меня каких-либо женихов, но находился под постоянным давлением опытного придворного, для которого заткнуть рот человеку было делом привычным и легким. Однако стоит заметить, что Дренг ни разу не оскорбил Элдера и не унизил. Общался он вполне дружелюбно, только от этого неуемного дружелюбия Гендрик мрачнел всё больше и больше.

Матушка бросала на меня пристальные красноречивые взгляды, но я только пожимала плечами, не желая понимать ее немых требований уделить Элдеру внимание. Я сама не столько слушала обоих графов, сколько наблюдала за тем, что творится на другой стороне стола. Там тоже шла беседа, и она мне не нравилась. Бран Гендрик ухаживал за Амберли. Он что-то говорил моей сестрице, и она, румяная от смущения и удовольствия, негромко отвечала младшему графу, кажется, вовсе позабыв о моих предупреждениях. Очаровательная в своей чистоте улыбка бродила по ее губам, и, видя ее, я приходила всё в большее раздражение.

Я покусывала губы, в какой-то момент и вовсе перестав следить за ходом разговора на нашей стороне стола. Сжав в кулаке вилку, я мерно постукивала ее кончиком по столу. Мой взгляд остановился на Бране и уже не покидал его лица, обращенного ко мне в профиль, потому что младший граф Гендрик глядел на Амбер. Наконец, ощутив, что на него смотрят, молодой человек повернулся ко мне и ответил удивленным взором.

– Что-то случилось, ваша милость? – спросил он, прервавшись.

– Возможно, – ответила я.

– Что же? – Бран развернулся в мою сторону. Я заметила, как по лицу Амберли скользнули удивление и досада. Но сейчас я заботилась о ней, и потому не обратила внимания на эти чувства.

– Вы нашли в себе согласие, ваше сиятельство? – спросила я. – В своей душе?

Младший Гендрик нахмурился, пытаясь понять, о чем я говорю, однако вскоре поджал на мгновение губы, бросил взгляд искоса на отца и наконец ответил:

– Да, ваша милость. Благодарю, что беспокоитесь о моем душевном покое.

– Не о вашем, – холодно произнесла я. – Со своей душой вы можете делать что угодно, но не стоит брать ответственность за чужую, даже если вам велят это сделать.

– Шанриз, – негромко, но строго позвала меня матушка.

– Дитя мое, о чем вы говорите? – спросил дядюшка, больше доверявший мне, чем старшей баронессе Тенерис, а потому не сумевший остаться просто наблюдателем.

– О пустяках, – чуть раздраженно отмахнулся старший граф Гендрик. – Девицы вечно что-то выдумывают.

– Более трезвого ума, чем у ее милости, я еще не встречал, – произнес Дренг, и я поняла, что на нашей части стола уже какое-то время царит тишина.

– Так о чем вы говорите? – повторно спросил граф Доло.

– Я после объясню вам, дядюшка, – ответила я, наконец отпустив младшего Гендрика из ловушки своего взгляда.

– Хорошо, – не стал спорить его сиятельство.

Я посмотрела на Амбер, в ее глазах появилось беспокойство и вопрос. Улыбнувшись ей, я подняла свой бокал с разбавленным вином и произнесла:

– За ваше счастье, дорогая.

Она улыбнулась в ответ и опять смущенно потупилась.

– Разве же это не замечательно?! – воскликнул Дренг. – И я провозглашаю вам счастье, очаровательнейшая баронесса Амберли!

– Счастья, – поднял свой бокал дядюшка, а вслед за ним и мои родители, а после пожелание побежало по рядам гостей.