– Не выдам, – заверила я ее, однако согласие с неосторожно оброненной фразой оставила при себе. Я вообще старалась больше слушать, чем говорить сама. Так было безопасней.

Потом были три дня службы, а после снова наступил отдых. Мне полюбились прогулки по берегу озера. Но туда я выходила только с Керстин или с кем-то из женщин ее светлости, а вот по парку у фонтанов могла гулять и без сопровождения. К тому же я добралась до библиотеки, которую мне указала Керстин. Проведя здесь один из вечеров, я взяла себе несколько книг, и теперь, пока была не нужна герцогине, я скрывалась в уединенной беседке и читала там, пока за мной не прибегала моя служанка, приставленная дядей, и не звала на обед или ужин.

А вечером мы все собирались в покоях нашей госпожи, рассаживались на большом балконе и слушали игру музыкантов, певцов или читали вслух. Ее светлость демонстративно вела уединенный и добропорядочный образ жизни, потому, кроме фрейлин, на ее вечерах могли присутствовать избранные придворные дамы, но мужчины в комнаты герцогини не входили.

– Я не ханжа, – как-то сказала она мне. – Но пересудов не терплю. – Я спорить не стала. Для меня придворные так и оставались незнакомцами, так что оказаться в их обществе я пока не спешила.

Вот так протекала моя жизнь. Не сказать чтобы она была наполнена красками, но и совсем уж тоскливой тоже не была. И сегодня, пользуясь своим свободным днем, я опять сидела в беседке и читала «Славные деяния». Подобное чтиво никогда меня не утомляло, в этих книгах я получала знания, которые никогда бы не дали мне учителя, приставленные матушкой, но именно их я считала более необходимыми, чем игра на музыкальных инструментах, на которых не столько играла, сколько извлекала некие звуки.

День радовал приятной погодой, ветерок трепал оборки на платье, а птичья трель вселяла в душу умиротворение. Я была почти счастлива, когда…

– Доброго дня, прелестнейшая, – незнакомый мужской голос, ворвавшийся в мое уединение, едва не вынудил меня подпрыгнуть, и на месте удержалась я лишь благодаря матушкиной выучке.

Повернув голову, я взглянула на мужчину. Он был молод и красив, и красив до такой степени, что будь я чуть впечатлительней, то непременно застыла бы, пораженная в самое сердце. Но я с ранней юности была холодна к романтическим иллюзиям. Уж не знаю, передалось ли мне это по наследству, или же попросту меня занимали иные идеи, но красоту я видела не в гармоничных чертах. Меня восхищали сильные натуры. И пока Амберли томно вздыхала над чувствами придуманных романистами героев, я зачитывалась жизнеописанием победителей. Втайне от матушки, разумеется. Для нее на моем столике всегда имелась одобренная ею книга, а под периной покоился томик «Исторических хроник».

Лет в тринадцать я была влюблена в графа Виннера. Он одержал одну из крупнейших побед в истории Камерата – нашего королевства во время пятилетней войны с Самменом – нашим соседом со стороны Нирской равнины. С поля боя его вынесли израненным, но граф так и не выпустил из руки голову командующего самменской армией, которую держал за волосы. Кровопролитнейшее сражение, и подвиг камертцев стал примером для будущих поколений. Правда, произошло это более двухсот лет назад, однако сие досадное недоразумение не помешало мне засыпать с портретом графа Виннера под подушкой и тихо вздыхать, любуясь его лицом, обезображенным шрамами.

Так что мужчина, обладавший почти идеальной красотой, произвел на меня впечатление ровно столько, сколько могла произвести статуя, созданная руками талантливого скульптура. Поэтому просто отметила наличие привлекательности, и на этом интерес к внешности незнакомца исчез.