Юле, которая в коммуналки небось и не заглядывала, не дано оценить все минусы совместного проживания с чужими людьми. И не надо. Пускай в ее жизни всегда царит уют. А Леша Касаткин постарается его обеспечить. Ему бы только твердо на ноги встать, найти свое место в мире.

…В то утро он проснулся, как всегда, рано утром, с позывными «Пионерской зорьки», сделал что-то вроде зарядки, насколько позволяло нынешнее физическое состояние, и пошел на кухню, чтобы приготовить себе завтрак. Мимоходом сорвал с календаря листок, на котором значилось: «1 марта 1977 года». Сорвал и задумался.

Через неделю – Международный женский праздник. Вот и повод посидеть с Юлей в какой-нибудь точке общепита, выпить по бокальчику вина и, может быть, наконец заговорить с ней о свадьбе. Но для этого нужны соответствующий антураж, романтическая атмосфера. Пельменная за углом вряд ли подойдет для такого знаменательного случая. А еще неплохо бы букет цветов преподнести и хороший подарок.

Хороший – значит, дорогой. Папа-ученый денег на единственного ребенка не жалеет, и Юлечка понимает толк в вещах. Дешевкой ее не очаруешь. А с финансами у Касаткина туго: живет на мизерное пособие, которое выхлопотал для него все тот же тренер Николай Петрович. Едва хватает, чтобы концы с концами сводить.

Был бы здоров, нашел бы подработку. Но куда его, калеку, возьмут? Еще и без специальности. Ни землю копать, ни вагоны разгружать – ничего этого он сейчас делать не в состоянии.

Выход один: что-нибудь продать. Правда, лишнего в квартире нет, живет Касаткин по-спартански. Есть только мамины сережки с бирюзой да отцовский маг, но это память, ее продавать нельзя.

Алексей забыл про завтрак (подождет надоевшая яичница, глаза б на нее не глядели) и занялся ревизией своего холостяцкого имущества. Выволок из кладовки велосипед «Минск». Это, пожалуй, самое ценное, что у него есть, два года назад купил за восемьдесят рублей. Сейчас за прежнюю цену уже не возьмут – велик подержанный, седло потерлось, черная краска на раме кое-где сошла, две спицы погнуты, – но в целом агрегат на ходу, крепкий и надежный. Рублей шестьдесят попросить – в самый раз. Все равно пока не нужен.

Касаткин провел ладонью по вилке велосипеда, крутанул педаль. Жаль, но что поделаешь… Не куртку же с сапогами продавать. Без них и на улицу не выйдешь.

Он затолкал велосипед обратно в кладовку и направился было в комнату, чтобы написать на тетрадных листках объявления для расклейки на столбах, но тут в дверь позвонили.

Алексей трусцой вернулся в прихожую, подумал, не пришла ли Юля. Она обычно так рано не появлялась, у нее в первой половине дня лекции, но мало ли…

На пороге стояла соседка по лестничной площадке – сухая, будто из дерева выточенная дамочка с вычурным именем Грета Германовна. Касаткин никогда не интересовался ее происхождением, но было оно, судя по всему, нерусским. Она и выглядела чужеземно: высокий рост, по-скандинавски белая кожа, бесцветные волосы, глухое темное платье с фартучком, как у чопорных домоправительниц из западных фильмов. В говоре слышался легкий не то прибалтийский, не то немецкий акцент.

– Алексей, – произнесла она низким грудным голосом, – вы позволите?

– Да-да… – Он машинально попятился, и дама шагнула через порог. Словно монумент в квартиру вошел.

– Добрый день, – поздоровалась она с некоторым запозданием, но так торжественно, что ни у кого бы и мысли не возникло о неучтивости. – Как ваше самочувствие?

Грета Германовна была старше Касаткина раза в три, но, в отличие от других соседок, никогда не говорила ему «ты». Видимо, воспитание не позволяло.