На Алексея снизошло озарение. Он приподнял гобелен, висевший напротив первого, и за ним открылся точно такой же пролом, который вел в квартиру заслуженной балерины. И там, в этой квартире, орудовал вор!

Касаткин на секунду-другую растерялся. Как лучше поступить: караулить здесь или лезть в отверстие и хватать злодея на месте преступления? Существовал и третий вариант: бежать к себе и звонить в милицию (у Греты Германовны домашнего телефона не было). Но его Алексей отмел сразу. Пока будешь бегать и звонить, вор, чего доброго, смоется.

Была не была! Не выпуская топорика, Касаткин полез в дыру. Для него она оказалась тесновата, мешало загипсованное предплечье, еле протиснулся. За ней царила непроницаемая чернота.

Вот балда! Фонарик оставил на кресле в гостиной… Но возвращаться за ним уже некогда.

Касаткин плюхнулся на пол, резво поднялся и потянулся туда, где располагалось окно. Пальцы нащупали тяжелую портьеру, закрывавшую оконный проем сверху донизу. Он попробовал отодвинуть ее, но она не подалась. Стал шарить в поисках шнурка, но тут скрипнули дверные петли, и из другой комнаты вышел вор.

Вот уж кто проявил предусмотрительность! В руке у него был мощный фонарь с рефлектором. Пучок света ударил Касаткину в лицо, заставил зажмуриться и отступить в угол. А вор, ничуть не растерявшийся при появлении постороннего, пробежал через комнату и огрел его фонарем.

Твою мать… зря отказался от шлема! Хоть и успел прикрыться рукой, закованной в гипсовые латы, стальная боковина фонаря все-таки задела макушку. Во мраке вспыхнули искры, завертелись, запрыгали. Виднее от них не стало – скорее, наоборот.

Касаткин вслепую шарахнул топориком перед собой. Лезвие с хрустом вошло в столешницу или еще во что-то деревянное, там и застряло. А вор, гаденыш, бросил фонарь с лопнувшей лампой и юркнул в пролом. Касаткин затряс гудевшей на манер колокола головой и полез следом. Заорал во всю силу голосовых связок:

– Стой, паскуда! Все равно поймаю!

Он еще только высунул из дыры голову, а вор уже мчался к выходу из спальни. Сейчас проскочит гостиную, вышмыгнет в коридор, а там уже и дверь на площадку…

Касаткин, с надсадным хрипом выпрастываясь из узкой пробоины, чьи неровные края немилосердно драли свитер и царапали кожу, видел лишь силуэт убегавшего. Запустить бы ему меж лопаток чем-нибудь тяжелым – но чем? Под руками мелкие осколки кирпича, это как слону дробина.

Вор выбежал в гостиную и внезапно остановился. Алексей расслышал характерное шипение. Клотильда! По-видимому, она соскочила с кресла и преградила злоумышленнику путь. Алексей знал, что в гневе сиамская кошка бывает страшна. Вот и вора, кажется, взяла оторопь, потому он притормозил.

Пауза длилась всего ничего – убегавший сообразил, что перед ним не тигр и не леопард. Сдавленно просипел:

– Брысь! – и ногой отпихнул Клотильду в сторону.

Но она не сдалась и с воинственным урчанием отважно вцепилась ему в штанину когтями и зубами.

Касаткин догадывался, что это была не первая их схватка. В предыдущей вор, судя по пролитой крови, пострадал и теперь не рисковал прикасаться к кошке голыми руками. С Клотильдой, болтавшейся у него на щиколотке, как цепь на каторжнике, он заковылял через гостиную к прихожей. Алексей, наконец, выбрался из треклятой дыры, выхватил из-за ворота висевший на тесемке свисток и дунул в него.

Пронзительная трель заполнила квартиру, врезалась в барабанные перепонки. Вор дернулся, споткнулся о валявшуюся на полу клюшку и кубарем полетел в глубь гостиной, где Касаткин потерял его из вида. Человечий крик слился с кошачьим визгом.