– Спасибо, моя дорогая. Так вот им не помешала бы лишняя копеечка. Она девушка трудолюбивая и руки у неё золотые. Она умеет делать всё по дому, уверяю вас, она справиться… она…

– Хватит, Миранда, – добродушно улыбнулся отец, глядя на неё поверх газеты, – мы уже поняли, что у тебя замечательная племянница. Что ж, приводи её завтра и покажи дом. Может она ещё сама испугается объёма работы и сбежит…

– Что вы, мистер Мельбурн, – махнула рукой и раскраснелась миссис Керри. – Она будет счастлива работать в таком чудесном доме.

– Как была счастлива Джессика, – зачем-то решил вставить Томас.

На секунду воцарилась тишина. Отец и мать еле заметно переглянулись вместе с миссис Керри, будто тайные заговорщики. Уилли и Кетрин же абсолютно ничего не заметили.

– Конечно, дорогой Том, – произнесла Миранда, расплываясь в тёплой улыбке. – Любая будет счастлива работать у Мельбурнов.

Да уж это точно, подумал Томас, пока его родители таяли от неприкрытой лести кухарки.

Как же несправедлив был мир. Томас лежал без сна и раздумывал, в который раз прокручивая наболевшие вопросы в голове. Эти бедные мужчины и женщины обязаны трудиться до седьмого пота, стирать руки и ноги до мозолей и крови, целыми днями прислуживать каким-то белым богатеям, только чтобы купить себе кусок хлеба на ужин. Многие из них были и вовсе без работы из-за цвета кожи.

С каких пор причина для того, чтобы отказать в найме на работу, кроется в коже, а не в навыках и способностях. Многие из знакомых Томаса были намного умнее его «белых» товарищей, воспитаннее и человечнее.

Пару раз Томас ездил с отцом и Уилли в загородный клуб, чтобы провести время с приятелями отца и бывшими сослуживцами. Такие встречи скорее напоминали сборище стареющих и толстеющих самолюбов, жующих сигары и захлёбывающихся шотландским виски. Интересно, что они запивали. Закуски с икрой или свою неполноценность? Их разговоры с якобы серьёзных политических и экономических вопросов, словно алкоголь из дорогих бутылок, стремительно перетекали в обсуждения своих достоинств и размеров кошельков. Отец часто присутствовал на таких застольях, участвовал в отвратительных обсуждениях особняков, темнокожего населения и женских прелестей, но по дороге домой всегда менялся. Он никогда не говорил напрямую, но лицо выдавало его. Гарри младшему также были ненавистны эти сборища богатых подонков, но положение обязывало притворяться одним из них. Если ты не с ними, значит ты никто.

Мельбурны не могли быть никем.

За это Томас и любил, и ненавидел отца одновременно. Он ценил то, что папа не превратился в одного из сыплющего деньгами и оскорблениями воротилу, не позволял себе даже в этой компании и слово дурного сказать о женщинах, а тем более о своей жене, хотя, видит Бог, каждый из его друзей пускался в описание своей благоверной, выставляя её не в самом наилучшем свете. Мистер Мельбурн всегда говорил спасибо и пожалуйста, неважно, был это чиновник или обычный дворецкий, оставлял щедрые чаевые и не скупился на улыбки обслуживающему персоналу. Может за это его все любили и считала великим человеком?

Но напускная дымка из примитивной лжи, за которой он всё же пытался спрятать своё благородство и доброе сердце, присутствуя на подобных клубных встречах, вгоняло Томаса в приступы молчаливой ярости. Зачем строить из себя кого-то другого? С детства отец учил быть самим собой, а сам лицемерно следует за толпой толстосумов и элиты Мэдисона.

Так обстояла жизнь здесь, в городке Алабамы.

Каждый при рождении вытаскивал билет, но не каждый – счастливый.