– А почему нет? – ответил Алессандро, заметив, что люди, проходившие мимо открытой двери в кабинет, останавливались, чтобы посмотреть на него. Благодаря официанту он уже стал легендой.

– Позволь спросить, – нарушил молчание адвокат Джулиани.

– Что именно?

– Эта Лиа…

– Да?

– Ты с ней знаком?

– Разумеется, я ее знаю.

– Ты хорошо ее знаешь?

– И да и нет.

– Что это значит – и да и нет?

– А чего ты так заволновался?

– Ты… уже… она… Она вроде бы сумасбродная, но, возможно, у нее есть сестра. Кто-то намекал, что она аморальна.

– Возможно, этот человек влюбился в нее, а она в него – нет, – уверенно отрезал Алессандро. Корнетти закончились.

– Я предупреждаю тебя строго…

– Ты предупреждаешь меня строго? Что за странный порядок слов?

– Ты не знаешь, куда может завести такое поведение. Это будет катастрофа.

– Какое поведение? Я ничего не говорил.

– Я о том, чтобы вставить это в бутон.

– Вставить в бутон что?

– То, что порождает маленьких человечков! – вскричал отец.

– Я не собираюсь порождать маленьких человечков, – ответил Алессандро.

Адвокат Джулиани наклонился вперед, опираясь обеими руками на стол.

– Только не делай глупостей.

– Не буду, – ответил Алессандро, пятясь к двери.

– Веди себя благоразумно.

– Разве я когда-нибудь вел себя иначе?

Лицом адвокат Джулиани напоминал человека, который только что поджег фитиль, ведущий к пороховой бочке.

– Папа, – Алессандро закрыл глаза. – Она плавает в море голой. Возит с собой револьвер. От ее духов у меня голова идет кругом. Иногда я подхожу к садовой калитке и нюхаю ручку, потому что их аромат остается, если она к ней прикасалась.

Адвокат Джулиани не сводил с него глаз.

– Держи себя в руках, – отчеканил он.

– А тебе это удавалось?

– Не всегда. Поэтому я знаю, что говорю.

Алессандро принял Орфео, король амбарных мышей, командир скребущихся кур, и подвел к столу рядом со своим. Из окна открывался роскошный вид на Рим.

– Сегодня уж слишком солнечно, – отметил Орфео. – Приятно быть под крышей и в тени.

Алессандро всмотрелся в густую соблазнительную синеву, закрыл глаза и увидел огромную пенистую волну, сверкающую на солнце, а на гребне ее летели он и Лиа Беллати, оба в чем мать родила, неподвластные гравитации, с мокрыми поблескивающими телами, окруженные пеной.

– Подумай обо всех этих бедолагах, которые сейчас на жаре, – продолжал Орфео, – с тяжелой ношей на спине, потеющие, как мулы. – Старик Орфео начал работать писцом вскоре после того, как XIX столетие перевалило за середину, но у него еще не поседел ни один волос. Возможно, он красил всегда блестящие волосы угольным дегтем или какой-то иной черной субстанцией. Его рост и фигура вызывали на улице тысячи споров, когда люди проходили мимо него и пытались понять, карлик он или нет, горбун или нет. Если на то пошло, невысокий и сгорбленный, он не был ни карликом, ни горбуном, но его могли принять и за того, и за другого в зависимости от степени его волнения и градуса негодования. Лицо Орфео вполне могло подойти и гораздо более высокому человеку, да только его сдавили прессом для выжимки оливок. Все было на месте, но на очень маленьких расстояниях. – Гораздо лучше быть джентльменом, работать не на солнце. – Этим он надеялся расположить к себе сына начальника.

Алессандро кисло улыбнулся, сидение под крышей его не радовало, но Орфео принял выражение его лица за злость или раздражение. Не следовало давать ему понять, что у него и сына адвоката Джулиани один статус – джентльмена. Будь мальчик на год моложе, тогда, возможно, но теперь Алессандро наверняка пересек невидимую черту – с того самого момента, как перестал есть со слугами, хотя ему это не могло не нравиться. Орфео, впрочем, не считал, что попал в сложное положение. А если и попал, то существовала тысяча выходов из него. Он выбрал первый попавшийся и затараторил: