Тем самым я оказался в выигрышном положении: я ведь не знал, куда именно идти. А ребята сделались моими впередсмотрящими. Но передо мной стояли еще две проблемы, и первая из них – угадать Грома среди нескольких псов…

– Интересно, откуда у него такая тяга к английскому?.. – вдруг слетело у меня с языка то, чего я и говорить не собирался.

– Это Шопин-то? – живо подхватил Саша. – Так он же на Кубе служил! Их там учили. Хочешь-не хочешь, а знай!

– А, вот оно что… Слышь, пацаны, вы идите, – я сунул половник в «хрючево», – а я на секунду… Отлить надо!

Это я произнес уже в виду вольеров, где сквозь металлическую сетку видны были силуэты овчарок и слышалось ленивое перегавкиванье – обитатели собачьего городка обменивались информацией.

Я завернул за некое техническое строение. Здесь были кусты, бурьян, самое то. И не успел я начать процесс, как поднялся неистовый лай: это ребята достигли вольеров, и псы пустились ревностно доказывать, что не зря находятся здесь, отрабатывают вкладываемые в них средства. Раз кто-то чужой появился, значит, надо его облаять.

Чуть подзадержавшись, я пустился вдогон ребятам, увидел, что они возятся в самом дальнем углу вольеров, что логично: собак переменного состава должны были содержать где-то примерно в одном месте. Ну, и далее надо полагаться на интуицию и смекалку…

На меня, конечно, собакены тоже пустились с увлечением орать – помимо служебного рвения для них это была и развлекуха. Видимо, подолгу находиться в клетках невелико счастье, ну так почему бы и на пришлого не гавкнуть.

Я чуть сбавил шаг, напряженно вглядываясь в обстановку. Три крайних вольера. Саша с Колей деловито возятся у двух, а третий, самый крайний…

И здесь у меня захватило дух.

Да неужто?! Неужели и у собак бывает это?

Я оторопел настолько, что застыл на месте. Саша полуобернулся:

– Эй, Борька! Чего встал? Давай, вон твоя порция!

– Да, – я расколдовался. – Иду.

Крупный «восточноевропеец» в крайнем вольере был точной копией моего Сента. Ну прямо брат-близнец! Только родившийся по прихоти судьбы на сорок лет раньше. И мало того, смотрел он на меня спокойно, но настороженно, словно узнавал и не узнавал, словно за повседневной оболочкой бытия угадывал нечто такое, что недоступно никому, кроме него…

Дверца вольера была заперта на задвижку. Я отомкнул ее, вошел:

– Гром, – окликнул вполголоса.

Пес как бы застыл, неотрывно глядя на меня.

– Гром, – повторил я ласковее.

Он почти неслышно проворчал, но я расслышал.

– Борька! – уже нетерпеливее крикнул Саша. – Да забирай ты свое!

– Сейчас, – невнимательно отозвался я.

Подсел к Грому. Он не отодвинулся, но заметно напрягся. И продолжал ворчать не то, чтобы враждебно, но как бы предупреждающе. Примерно так:

«Странный человек, похожий и непохожий на моего хозяина! Я еще не понял, кто ты. Но на всякий случай сообщаю заранее: я готов ко всему. И дам отпор, даже не сомневайся».

Меня так и разбирало сказать: Сент, это я! Ты вернулся? Не узнаешь меня?.. До слез.

Но я понимал, что передо мной Гром. Единственное существо на свете, разгадавшее мою тайну. По крайней мере, заподозрившее нечто.

– Гром, дружище, – я погладил его по голове и загривку, ощутив теплую густоту шерсти, и то, как он успокоился. Собаки безошибочно распознают прикосновения, для них это понятнее, чем для нас взгляды и слова для нас.

– Это я. Не сомневайся. Это я. Твой друг.

Я говорил это совсем тихо, но Коля как-то ухитрился услыхать.

– Эй! – хохотнул он. – Вы что там шепчетесь? Военная тайна?

– Близко к этому, – я встал. – Не военная, но тайна… Эй, пацаны, смотрите, горячее даете! Надо бы еще немного остудить.