– Марина Матвеевна носится сегодня по залу, как ласточка на просторе.

– Еще бы! Вернулся муж, – переговаривались женщины, наблюдавшие за ней.

Григорий и Марина вернулись домой в три часа ночи. Сбрасывая с себя легкое пальто в прихожей, Марина весело сказала:

– Ну как, Гриша, наш вечер? Понравился?

Бенедиктин не спеша снял шинель, повесил ее на вешалку, в упор взглянул на Марину и спросил:

– Откровенно?

Марина удивленно пожала плечами.

– Ну конечно, откровенно.

– Чепуха! Невнятный доклад «галопом по Европам», худосочный концерт и эти старомодные танцы «до упаду»…

«Он, по-видимому, шутит. Ведь вечер был на славу. Так было всем весело», – подумала Марина. Она внимательно посмотрела на мужа.

На его полном лице не было и тени улыбки. Бенедиктин сел на табурет и, ожесточенно размахивая щеткой, смахнул пыль с ботинок. Он любил, чтоб обувь блестела.

Марине стало обидно, что муж не разделяет ее настроения, но она подавила в себе это чувство, стараясь понять, чем же он недоволен. «Уж не тем ли, что я так много танцевала с другими мужчинами?»

– Ужинать будем, Гриша? – спросила она, испытывая желание быстрее возвратить прежнее приподнятое состояние.

– Обязательно, Мариночка. Я очень проголодался, – ответил Бенедиктин и, положив щетку на полочку, направился в столовую.

Как и у всякого человека, у Марины Строговой существовал свой интимный мир. Этот мир складывался из тысячи таких мелочей, о которых не всегда говорят даже с самыми близкими людьми. Это были вкусы, склонности, привычки.

Марина, к примеру, не любила тесную обувь и всегда покупала туфли на номер больше. Она не переносила духов с теплым и резким запахом и покупала духи более дешевые, но непременно с нежными, холодными оттенками. Одежду она предпочитала из темных материй и не любила никаких пестрых тканей. Женщин, которые с первых минут знакомства начинали рассказывать о своих взаимоотношениях с мужьями и любимыми, она презирала. Сдержанных на слово, даже несколько косноязычных людей она предпочитала говорунам и краснобаям. Совершенно не переносила она так называемых остряков. Острословие, по ее представлениям, имело что-то общее с жонглерством в цирке и было больше сродни ремеслу, чем уму и таланту. Мягкость движений и живость черт – вот что составляло, по ее убеждениям, истинную прелесть внешности женщины. Красивые (в смысле правильности черт), но холодные, неподвижные лица вызывали в ней сожаление. Из всех цветов, существующих на земле, ей больше нравились самые контрастные: черный, белый, красный. Ее привлекали романы и повести, но она не любила читать рассказы и обычно, просматривая журналы, пропускала их. Стихи ей нравились такие, которые будили представление о высоком назначении человека, о его долге перед людьми и родиной. Из стихов о любви она выделяла лишь те, в которых очарование молодости было передано с трепетной и чистой правдой: в правде этой, казалось ей, все просто и искренне и как бы нет еще примеси опыта более поздних лет человеческой жизни.

Короче говоря, интимный мир Марины был одновременно и широк и узок.

И вот в один из весенних дней весь этот мир, составлявший, по выражению одних, натуру, а по определению других – характер, был приведен в страшное потрясение.

Поводом к этому послужило заседание научного совета института, на котором утверждалась программа летних экспедиций. Программа была разработана профессором Великановым.

Еще зимой было решено послать в различные районы области четыре экспедиции. Теперь ученый совет рассматривал объем научных исследований, которые предстояло выполнить летом и осенью. По терминологии, принятой в институте, речь шла о спецификации и профиле экспедиций.