– Добрый господин, пожалей старую больную женщину! Устала, ноги не идут, голод замучил… а у Кринаша даром ночевать не пустят. Придется в сугробе подыхать, в кустах придорожных, волкам да воронам на радость.

Юноша растерянно оглянулся.

В двух шагах стояла толстая старуха с не по-нищенски острым, пытливым взглядом. Капюшон плаща отброшен за спину, седые космы растрепались по плечам.

Откуда взялась, как подошла-то незаметно? Дорога видна далеко, на придорожных кустах снег с ветвей не упал…

Но эта мысль лишь мельком скользнула в голове юноши. Больше его сейчас волновало другое.

Он сдернул с пояса тощий матерчатый кошелек, вытряхнул на ладонь несколько медяков и принялся пальцем передвигать их, шевеля губами. Видно было, что счету он обучен плохо.

Наконец нахмуренное узкое лицо прояснилось.

– Вот! – довольно сообщил он. – И тебе хватит, и мне.

И протянул старухе два медяка:

– Держи, бабушка. Тут не только на ночлег – на ужин какой-никакой должно хватить.

Старуха потянулась за подаянием… и на миг застыла, коснувшись руки путника.

– Что ж ты, щедрый господин, в такой холод рукавички не носишь?

– А не на что купить, – обиженно сдвинул светлые брови юноша. – Ты вот, знатная дама, тоже где-то меховые перчатки потеряла!

– Так у меня и лапы-то… – Нищенка тряхнула посиневшими от холода руками. – А у тебя – как из варежек вынуты…

– В рукавах грею… Что деньги не берешь? Или уже не нужны?

– Нужны, касатик, ой как нужны! – виновато зачастила старуха, сгребая подаяние. – Хоть скажи, добрый господин, как тебя зовут, за чью доброту Безликих молить?

Лицо парня тут же вновь стало приветливым – похоже, он не умел долго сердиться.

– Имени нет, я из Отребья, – добродушно отозвался он, ссыпая оставшуюся медь в кошелек. – Мама звала меня – Дождик.

Хозяйка, крепкая некрасивая женщина с прямыми сросшимися бровями на длинном лице, привычно улыбнулась гостю:

– Господину будет удобнее, если слуга рядышком устроится, в этой комнате. Здесь у нас просторно, для уважаемых гостей эту комнату держим. Вот принесу соломенный тюфяк, положу у стеночки, одеяло дам хорошее, теплое…

– Да все в порядке, хозяюшка Дагерта, – успокоил женщину Челивис.

Хозяйка изумленно ахнула, от удовольствия почти похорошев.

– Господин помнит, как меня зовут? Это ж сколько времени прошло…

– Три года, – скромно уточнил Челивис, не собираясь признаваться, что услышал ее имя только что, во дворе. – А с тюфяком, хозяюшка, тебе наверх тащиться незачем, я Дабунша пришлю…

Дюжий слуга что-то буркнул, склонившись над развязанной дорожной сумой.

Приветливость и учтивость гостя завоевали сердце хозяйки.

– Скоро за стол сядем, – душевно сказала она. – Уж я расстараюсь…

– Помню, – довершил Челивис завоевание, – готовишь ты отменно.

– Господин хорошо проведет время, – поспешила обрадовать его в ответ Дагерта. – Охота здесь отличная. Понятно, далеко в лес заходить нельзя – тролли и прочая гадость… но дичи столько, что к воротам зверье приходит! А коли непогода помешает по лесу бродить, так и в доме не скучно. С нами зимует бродячий певец, горластый такой, много песен знает. И побеседовать будет с кем: у нас Сын Рода остановился, тоже охотиться приехал. Обычно тут зимой пусто, как в торбе у нищего, а на этот раз – гляди-ка!..

– Сын Рода? – заинтересовался Челивис.

– Да, молоденький такой…

Что бы еще рассказала хозяйка о постояльце – осталось неизвестным: Дагерта вдруг вспомнила о куче дел, ожидающих ее, и, напомнив, чтоб Челивис прислал слугу за тюфяком и одеялом, поспешила уйти.

Дабунш, вынув вещи из сумы и разогнувшись, прислушался к шагам по доскам галереи.