– Меня не выбрали! – крикнула англичанка каким-то лающим голосом, сорвавшимся на высокой ноте, и, кинувшись на кровать, громко зарыдала. Гюльжан не понимала слов, сказанных бедняжкой, и все же их смысл был понятен. Гордую дочь Альбиона задело, что мать падишаха забраковала ее при первом же осмотре. У англичанки оставалось две попытки понравиться валиде-султан. Это и сказала ей Лейла, сохранявшая невозмутимость. Норма что-то ответила на своем певучем языке. Старуха села рядом с ней, утерла слезы рукавом длинной шелковой рубашки и, повернувшись к черкешенкам, сказала по-татарски:

– Завтра вы начинаете обучение. Учитесь хорошо, постигайте все науки. Наш луноликий не любит необразованных. Его мать тоже не любит необразованных. Сегодня она разговаривала с Нормой и пришла к выводу, что такая девушка не понравится ее сыну. С глупыми скучно. Светлоокий не помешан на любовных утехах, он любит разговаривать с женщинами. Вы должны уметь поддержать разговор.

Зейнаб так сильно закивала, что, казалось, голова сейчас отделится от тонкой шеи.

– Мы будем стараться, – пообещала она. Старуха улыбнулась, отчего морщины на ее худом смуглом лице стали еще глубже.

– Ночи у нас жаркие, – проговорила она. – Если будет невтерпеж, можете подняться на крышу, подышать воздухом.

С этими словами она покинула комнату невольниц. Анетта усадила Норму к себе на кровать и попыталась расспросить о том, что произошло. Вероятно, она немного знала английский, потому что девушки долго шептались, о чем-то споря, а потом, накинув халаты, направились к деревянной лестнице, ведущей наверх. Гюльжан догадалась, что она ведет на крышу, и, накинув на голову платок, предложила Зейнаб:

– Пойдем подышим воздухом.

Черкешенка покачала головой:

– Что-то не хочется. Лучше отдохну.

– Как знаешь.

Гюльжан поднялась наверх и оказалась на плоской крыше. Лейла сказала правду. Пара сотен невольниц облюбовали плоскую поверхность и нежились, подставляя тела серебристому свету луны. Ночная темнота позволяла безбоязненно полностью открыть лица, подставив их легкому бризу, и женщины пользовались этим. С высоты черкешенка впервые увидела, как огромен дворец падишаха. Он напоминал большой восточный город с множеством двориков, галерей, входов и выходов. Лунный свет пронизывал и легкую дымку, тянувшуюся от моря и голубоватой вуалью окутывавшую все вокруг, придавая дымчатую призрачность даже тяжеловесному минарету ближайшей мечети. Он казался таким вытянутым, колеблющимся и легким, что от одного взгляда на него кружилась голова. Пахло мятой и пряностями. Время от времени то тут, то там появлялся чернокожий женоподобный евнух-страж. Он делал обход, следуя по узким галерейкам, окаймлявшим крыши, и по закоулкам утопавших в зелени двориков. На высветленном луной небе выделялись эти медленно бредущие сумрачные фигуры, рыскавшие по потайным уголкам, где мог бы спрятаться дерзкий возлюбленный, но совершенно равнодушные к переговорам и перешучиванию между соседствующими крышами. Где-то за высоким забором серебрилось море, не сине-голубое, а агатовое, спокойное, с гладкой зеркальной поверхностью. А где-то за морем, этим гигантским зеркалом, которое сейчас не вызывало никаких эмоций, спрятались родные горы, а между ними – родная деревня… Один Аллах ведает, суждено ли ей когда-нибудь увидеть родных? Девушка обхватила колени руками и задумалась. Может быть, попробовать убежать из гарема? Но как убежишь, если тебя денно и нощно охраняют противные евнухи и, как тень, маячит Лейла? Или… все-таки попробовать? Да, попробовать, когда выпадет удобный момент. Он должен выпасть, во что бы то ни стало! От этой мысли немного полегчало, и когда окрик смотрительницы прервал ее думы, она медленно поднялась и отправилась в комнату. Норма и Аннет давно вернулись и спали, разметав руки. Зейнаб тоже сморил сон, и девушка прихрапывала. Лейла подошла к ней, склонилась и покачала головой.