И когда ему предлагали покинуть Питер, в первую очередь он с ужасом и жалостью смотрел на свои покрытые толстым слоем пыли сокровища и наперед знал, что не оставит обжитого гнезда, какими бы заманчивыми ни были предложения. После визита представителя компании «Де Бирс» он вообще перестал впускать кого-либо в дом: отключил звонок, а когда стучали – не подходил к двери и телефоном пользовался не чаще, чем уличным автоматом. Он никому не мешал, хотя превратил квартиру в камнерезку: оборудование Насадный установил в просторной ванной комнате, покрыв пол и стены толстым слоем войлока и звукоизоляционной плиты. Если входил в эту мастерскую, то и сам отключался от мира, не внимая ни звонкам, ни стукам.

Этот назойливый, надоедливый стук он услышал, поскольку находился на кухне. Привычно игнорируя его, Святослав Людвигович сварил кашу и вынес кастрюлю на балкон, чтоб поскорее остыла. И тут увидел пару: молодого рослого человека в кепке и кожаном пальто, и с ним – молодую женщину в старомодном плаще-накидке. Они терпеливо гуляли у подъезда, как двое влюбленных, но изредка поглядывали на окна квартиры академика. Конец сентября был дождливым, сумрачным, и парень продрог, ссутулился и курил, не вынимая сигарету изо рта, но его подруга словно не замечала холода. По виду это был типичный аспирант или соискатель, написавший наконец-то кандидатскую к тридцати пяти и теперь пришедший в сопровождении жены заполучить рецензию академика. Таких за последнее время побывало с десяток, и Насадный всем отказал, ссылаясь на то, что мнение опального академика не поможет, а напротив, повредит. Некоторые уходили с благодарностью за такое откровенное предупреждение, некоторые с тоской в глазах…

Стучали наверняка они, и хотя за расстоянием было не разглядеть лица, Насадному показалось, что этот парень уже приходил однажды. Академик задержался на балконе, выждал, пока пара войдет в подъезд. Через полминуты – время, чтобы подняться к двери его квартиры, – стук возобновился.

Насадный пообедал, вымыл посуду и сел в кабинете за работу – парень, на сей раз с кейсом в руке, все стучал, методично, через короткие промежутки. Обычно терпения у посетителей хватало на четверть часа, не более, чаще всего уходили, оставшись неизвестными, или бросали записку в почтовый ящик. Этот проявлял чудеса выдержки, в общей сложности пробыв под дверью около четырех часов, и все это время работа у академика не клеилась – отчего-то хандрил компьютер, зависала графическая программа, с помощью которой он составлял из кусочков будущее каменное полотно. Машина была старая, слабосильная для современных программ, однако удивительно чувствительная и давала сбои, когда Насадный был не в настроении или злился. И сейчас у него вдруг слетел файл, где он почти уже выложил мозаику из полусотни разрозненных деталей. Как только незваные гости ушли, он обрел душевное равновесие, и все поправилось.

На другой день он попал в осаду с самого утра. В очередной раз, когда стук прекратился на перекур, у подъезда опять гуляла та же парочка, и парень сегодня показался более хмурым и решительным. Тогда Святослав Людвигович снял дверь с запоров и чуть приоткрыл. Гость занес было руку и от неожиданности застыл.

– Чем обязан? – недружелюбно спросил Насадный. – Нужна рецензия?

На полутемной и гулкой лестничной площадке старого питерского дома каждый звук усиливался, и потому голос прозвучал будто из динамика.

– Нет, мне не нужна рецензия, – ответил пришедший, крепко держа подругу за руку. – Мы пришли… Мы хотели поговорить с академиком Насадным.