– Будешь ты у нас один-три-семь-шесть, – нежно произнес доставшийся Звездецкому татуировщик. – Третий брат, так сказать, близнец.

– Звездецкий, – голосом, лишенным интонаций, представился Сергей.

– Нет, – так же нежно объяснил татуировщик. – У нас тут Звездецкий ты или хренецкий какой, дела никому нет. А один-три-семь-шесть ты у меня третий. Номеров-то на всех не хватает.

– А предыдущие? – не понял его Звездецкий.

– А тебе какая разница? Номера у всех индивидуальные. Хоть ты и третий, но на сегодня точно единственный.

Дня три он пребывал в полной прострации. Обживался. Потом господин заместитель директора старший надзиратель Ушенко привел его в чувство, сломав правое плечо и украсив тело ярким ковром синяков. Две недели в лазарете помогли свыкнуться с мыслью, что это дерьмо вокруг теперь его дом. Единственно возможный в этой жизни, мать ее, дом.

Из прошлой жизни в памяти настойчиво пробивались сведения о синдине и нанокапсуле, остальные воспоминания путались.

Легкий ветер гнал над саванной горячий воздух. Вся равнина была видна, как на ладони. Желтоватая пожухлая трава, буш, одиноко торчащие деревья, еще сохраняющие яркую, выделяющуюся на общем пыльном фоне зелень, и пара десятков бредущих в поисках воды диких буйволов забавно искажались поднимающимся вверх жаром.

С водой в этой части Африки в последнее время стало неважно. Реки изменяли свои русла, другие и вовсе исчезли, поглощенные новым морем. Как родная Омо. Дождей, и так редких в этих широтах, стало еще меньше, солнце палило без устали, выпаривая последние остатки влаги из умирающего мира. Полная жизни саванна превращалась в пустыню. Здесь не было особо ценных ископаемых, поэтому в кенийских долинах сохранилась первозданная природа. И вот теперь ей грозила смерть.

Келле провел тыльной стороной ладони по лбу – он привык к подобной жаре, но капельки пота на коже выступили от волнения. Они мешали смотреть, заливая глаза.

Буйволы шли далеко. Они не видели людей, однако крупный бык, идущий чуть впереди стада, то и дело останавливался, вслушиваясь в звуки саванны. Он, вероятно, был знаком с людьми, но в саванне достаточно опасностей и без неумелых охотников – здесь вполне можно встретить льва или гепарда.

Сегодня Келле шел впереди. Маза признали его способности охотника, хотя сам юноша и не хотел исполнять роль главного. Бона уговорил охотников отдать руководство в руки юного маза.

Келле знал, что к добыче нужно подходить с подветренной стороны, чтобы животные не учуяли охотников. Буйволы – быстрые и сильные животные, если заподозрят неладное, их не догнать. Рисковали и охотники – рога большие и острые.

Келле взмахом ладони позвал остальных и сам двинулся вперед, пригнувшись, чтобы трава скрывала его. Он ужасно волновался – Келле совсем не чувствовал себя способным руководить четырнадцатью маза, каждый из которых был на несколько лет старше. Если бы не Кулфу, который неожиданно поддержал Бона, он никогда бы не решился указывать старшим.

Не все остались довольны подобной расстановкой сил, Келле чувствовал это. И только антилопа, добытая два дня назад юношей в одиночку, являлась немым свидетельством того, что духи помогают ему.

Охотники осторожно спускались с пригорка в долину, буйволы были все ближе, но Келле не чувствовал присутствия духов.

«Это нормально, – убеждал он себя. – Духи всегда приходили не сразу».

«Но если они не придут?»

«Тогда ты, дружок, опозоришься перед маза. Над тобой будут смеяться, и никто тебя не станет слушать», – услужливо подсказывал внутренний голос.