Тем же вечером мама слегла, мы с братом по очереди кормили ее с ложки и пытались отпаивать травяными настойками. Мама пролежала, почти не вставая, с месяц. Поднялась она, лишь когда вновь появился старик.

На этот раз он вошел в дом уверенно, по-хозяйски уселся за стол, развязал тряпичный узел и начал выкладывать из него на столешницу невиданные нами вещи.

– Хлеб, – бормотал себе под нос старик. – Яйца. Сметана. Мед. Угощайся, Олежка, это тебе я принес. Кушай, кушай, а потом нам с твоей мамой надо будет поговорить.

– Говорить будем все вместе, – ступила через кухонный порог мама. – Дети уже взрослые, мне таить от них нечего. И запомни: внуков у тебя двое. Двое, а не один.

Меня передернуло. Мама исхудала за эти дни, истончала, волосы, обычно убранные в косу, были нечесаны и разметаны по плечам, большие серые глаза запали, а на лбу появились морщины. Это словно была не мама, а незнакомая и недобрая старуха.

– Что ж, все вместе так все вместе, – согласился старик. – Значит, так: поймали наши парни в лесу одного нехристя. Он перед тем, как отправиться к своему Аллаху, сказал, что ты овдовела.

– Вы убили его? – чужим, злым голосом спросил Рашид.

– Кого, нехристя? – переспросил старик. – А что с ним еще делать, с иродом басурманским? Знаешь, волчонок, что ваши с нами творят? Если…

– Отец! – выкрикнула вдруг мама.

Старик осекся.

– Прости, – сник он и обернулся ко мне. – Значит, так. Тебе, внучок, мама что к чему растолковывала?

Я помотал головой, хотя и не был уверен, о чем старик говорит.

– Ну, так, значит, расскажу я. Православные жили на этой земле испокон. Работали на ней, хребты гнули. Но потом нехристи и развязали войну. Немногие в ней уцелели, погибли города и целые страны, по всему миру, везде. Но этого нехристям показалось мало, и, когда война закончилась, те из них, кто выжил, пришли сюда. Басурмане не желают жить в мире, для них война продолжается, они все убивцы и воры и не успокоятся, пока не изведут последнего христианина на земле.

– Врешь! – закричал вдруг Рашид старику в лицо. – Ты все врешь, уходи отсюда, убирайся отсюда вон!

– Ну-ну, – криво усмехнулся старик. – Видать, бог проклял меня, раз моя кровь течет в твоих жилах, волчонок. Я уйду. Но уйду не один: я хочу забрать своего внука.

– Олег останется здесь, со мной, – твердо сказала мама. – Так же, как и Рашид. Или мы вернемся к людям все вместе, или не вернется никто.

– А его ты не хочешь спросить, Олюшка? – вкрадчиво проговорил старик и повернулся ко мне. – У меня никого не осталось, внучок. Если у тебя не будет детей, мой род угаснет. Зато у меня есть хороший дом, при нем огород и хлев. Есть конь и четыре кобылицы, коровенка, полсотни курей и ульи. У соседей подрастают девочки, они сейчас твоих лет, внучок. Не спеши, подумай, время есть.

Старик поднялся и, не прощаясь, ушел.

Прошла зима, за ней весна, и наступило новое лето. Слова деда по матери не шли у меня из головы. Особенно последние, насчет девочек. Я в жизни не видел никаких девочек, но они стали сниться мне по ночам, красивые и добрые, как мама до смерти отца.

Однажды утром я проснулся оттого, что Рашид на своей кровати шумно ворочался, кряхтел и даже скрипел зубами.

– Ты что? – спросил я, растолкав его.

Рашид вскинулся, затем выдохнул и сел, свесив ноги на пол.

– Мне снилось, что я украл женщину, – сказал он. – Как отец. Украл у сыновей Пахадыра, а их обоих зарезал. Вчера снилось то же самое, только женщин было две. И я подумал… – Он, сощурившись, замолчал.

– Что ты подумал? – помог я.

– Давай вдвоем сделаем, брат? Пойдем на юг, обогнем болото, пересечем пустыню, за три дня мы доберемся до гор. Узнаем у людей, где живут сыновья Пахадыра, и отомстим. Не сразу, надо хорошо подготовиться.