Дженни охотно согласилась, но полковник отказался повторить ее слова – он просто молчал. Дженни потребовала. Полковник не реагировал.

– Полковник считает, Дженни, что вооруженные огнеметами тараканы попадут на базу только через его труп, – сообщил Мигулис и попытался пошутить: – Оказалось, теперь я умею переводить даже молчание!

Дженни потребовала, чтобы Мигулис перевел ее слова. И тот, скрипя, повторил приглашение.

Сансан просиял, и снова повторился разудалый обстоятельный танец.

На этом встреча закончилась.

Первое, что сделал полковник, когда вошел в трактор, – сорвал с шеи вонючий плетеный шар и зашвырнул под заднее сиденье. Люки не закрывали всю дорогу, чтобы выветрилась вонь. Все молчали, чувствуя себя измотанными.

И только когда на горизонте уже показалась неопрятная россыпь гаражей, занесенная песком и окруженная вышками, периметры колючей проволоки и возвышающаяся надо всем этим мачта с развевающимся флагом, послышался тихий-тихий всхлип. Дженни обернулась – и похолодела. Вслед за ней обернулись остальные.

Августа мелко дрожала на заднем сиденье и смотрела перед собой. Только уже не в пол, а на ладони. В ладонях она бережно сжимала плетеный шар, обмотку которого уже наполовину расплела на прутики. И теперь стало видно, вокруг чего намотаны эти плетеные кружева из побегов местной капусты – это был отполированный до блеска маленький детский череп…

Дженни резко остановила трактор. Шар выпал из ладоней Августы и укатился под сиденье. Августа обвела всех невидящими глазами, медленно распахнула дверь, спрыгнула на песок и неровными шагами заковыляла к базе, выставив перед собой ладони, словно слепая.

– Только не трогайте ее, – тихо сказал полковник, ни к кому конкретно не обращаясь.

Бросив трактор, все двинулись следом на почтительном расстоянии.

Августа шла к базе медленно, оставляя на песке длинные волочащиеся следы. Вскоре сбоку появились занесенная песком платформа от старого сломанного вездехода, затем исполинская катушка от кабеля, тоже брошенная здесь в незапамятные времена, здоровенный моток колючки и пышные заросли капусты у самого входа на базу – единственная декорация, не являвшаяся человеческим мусором. Августа остановилась и повернулась к зарослям.

– Стоп и тишина! – произнесла Дженни, и все остановились. – Что она делает?

Но Августа ничего не делала – она просто стояла и смотрела.

Когда остальные приблизились, стало видно, что перед зарослями у входа на базу сидит небольшой рецид, самка. Перед ней на песке лежал сверток капустных листьев, и Дженни подумала, что она что-то принесла на обмен, и это – первый проблеск зарождающейся торговли.

Самка с трудом распахнула жвалы и заскрежетала – теперь стало заметно, что бок у нее распорот и оттуда вытекает густая неопрятная слизь.

– Что она говорит? – спросила Августа.

– Говорит, что умирает и ее род убили, просит взять личинку, – машинально перевел Мигулис.

– Ужун, – тихо произнес Херберт, но самка услышала это слово и сразу умолкла.

Полковник крепко, по-отечески обнял Августу за плечи.

– Нам надо идти, дорогая, – сказал он.

– Я ненавижу эту планету, – ответила Августа самке и зашагала к входному шлюзу. И только когда пылесосы закончили свою работу, а двери к лифтовой шахте распахнулись, она произнесла отрешенно, ни к кому не обращаясь: – То был другой череп. Я знаю, Нэйджел жив.

Сансан пришел с утра пораньше. С ним прибыло два десятка воинов с огнеметами. Полковник, видимо, сдался – он без интонаций повторял все, что просила Дженни. Гостей пустили внутрь и провели по базе – показали оранжерею, ремонтные ангары, тренажерный зал… Труднее всего оказалось объяснить, что такое спорт. «Здесь люди получают радость победы без боя» – в итоге такая формулировка гостям понравилась.