Принять-то это условие Кудасов принял (его чрезвычайно интересовало все, что содержалось в досье), но в глубине души несколько тяготился данным обещанием (хоть и было оно весьма расплывчатым и неконкретным). Шеф 15-го отдела считал активное задействование гражданского человека в практической разработке задачей опасной, нецелесообразной и даже вредной для дела… Тем не менее Кудасов решил – пусть уж Андрей где-то рядом будет, в одиночку-то он таких дров наломать может, что сам под ними навечно успокоится… Кудасов собирался создать для Серегина иллюзию его активного участия в разработке Палыча – в первую очередь для блага самого же журналиста, который, как казалось Никите Никитичу, не совсем понимал, куда, собственно говоря, суется…

В досье Обнорского – Челищева Кудасов нашел очень много интересного, но… К сожалению, почти все, что там было, не имело доказательной силы. На момент ознакомления Кудасова с материалами, собранными Челищевым, очень многие фигуранты были уже мертвы. Мертвы были и двое из трех так называемых свидетелей Челищева: в досье находились три магнитофонные кассеты с исповедями депутата Петросовета Глазанова, утонувшего по пьяному делу в феврале 1993 года в пруду около завода «Полюстрово» на Ох-те, Валерия Чернова – выпавшего опять-таки по пьянке из окна дома в Озерках, и бывшей секретарши прокурора города Юлии Ворониной – последняя числилась не в реестре покойников, а в списках пропавших без вести, но Никита Никитич полагал, что и третий свидетель скорее мертв, чем жив.

Так что материалы досье для Кудасова представляли ценность не практическую, а, если так можно выразиться, – общепознавательную… Обнорский, похоже, не очень это понимал и потому ждал от шефа пятнадцатого отдела каких-то немедленных действий, а Никите Никитичу – опять-таки по целому ряду причин – было довольно сложно растолковать журналисту все оперские и процессуальные нюансы.

Кстати – о нюансах… Отдавая Кудасову досье Челищева и свои материалы, Серегин упомянул и о том, что Черный Адвокат оставил один экземпляр досье в 354-м отделении связи Выборгского района. Этот экземпляр предназначался представителю Генеральной прокуратуры, куда Челищев посылал письмо… Обнорский предложил Кудасову выяснить судьбу этого экземпляра, и Никита Никитич согласился. Вместе с журналистом они подъехали в 354-е отделение и там узнали, что в начале июня 1993 года некий человек действительно оставлял пакет в абонентском ящике номер 27, но пакет этот забрали буквально через несколько дней после того, как он был положен на хранение.

Кудасов, естественно, поинтересовался у вскрывавшей абонентский ящик заведующей, кто же именно забирал пакет. Заведующая округлила глаза и пожала плечами:

– Так ваш же начальник и забирал… Из ОРБ… Как же его… Ващанин, по-моему…

– Ващанов? – быстро переспросил Обнорский (он, в отличие от Никиты Никитича, почтовой служащей не представлялся, но она, видимо, решила, что он тоже из РУОПа).

– Да, точно, – обрадованно кивнула заведующая, – Ващанов… А в чем, собственно говоря, дело?

– Ни в чем, – обаятельно улыбнулся ей Кудасов. – Недоразумение вышло, маленькая накладка… У нас это тоже иногда случается… Вы уж извините, что мы вас побеспокоили…

– Ну что? – возбужденно накинулся Обнорский на Никиту Никитича, когда они вышли на улицу. – Я же говорил! Этот ваш Ващанов – очень темная фигура, я это еще по той истории с «Эгиной» понял. От него ниточки шли. И к нему тоже…

– Какие ниточки? – хмуро спросил Кудасов. – У тебя же ничего конкретного нет, одни предположения… Ты все время стараешься заменить информацию интуицией.