Впервые он понял, что такое настоящие таланты. Они казались ему великанами, сонмом богов. С виду они ничем не отличались от обычных людей: помятые рубашки, засученные рукава, студенческие выражения – «потрепаться», «влипнуть», «мура»; там были ребята его возраста – растрепанные, насмешливые; они курили те же болгарские сигареты, сидели верхом на стульях, но при этом перекидывались фразами, расстояние между смыслом которых Крылову потребовалось бы преодолеть часами напряженных раздумий.

Он попал на Олимп. Бессмертные боги смеялись над ним, и он не мог обижаться – разве можно обижаться на богов? Перед ними можно лишь чувствовать собственное ничтожество.

Юпитером среди них был Данкевич, боги звали его просто Дан, и он разрешал им: вероятно, среди богов все возможно.

Отныне Крылов принадлежал им.

– Нонсенс, – сказал Данкевич. – Разве мы вам ничего не доказали?

– Доказали, – сказал Крылов.

– Что именно?

Требовалось усилие, чтобы смотреть прямо в неправдоподобно черные, блестящие глаза Данкевича.

– Что я тупица, невежда, ничего не знаю.

– Незнание и невежество – вещи разные. Незнание начинается после науки, невежество – до нее. У вас болезнь серьезней: ваш мозг заражен невежественными идеями.

– Совершенно верно, – сказал Крылов.

– Наука – это не самодеятельность.

– Да, – сказал Крылов.

– Нам некуда деваться от молодых гениев, считающих себя Эйнштейнами и Резерфордами. Все они создают новую картину Вселенной. Физика стала слишком модной наукой. В данный момент у меня нет свободного места научного сотрудника.

– Я согласен лаборантом.

– И на лаборанта нет вакансии.

– Я уже взял расчет, – сказал Крылов.

Тонкий, гибкий Данкевич выпрямился, как лезвие.

– На меня такие штучки не действуют. Возвращайтесь на завод. Там ваши идеи не опасны, а дело вы делаете.

– Я не вернусь.

На узком нервном лице Данкевича мелькнула и мгновенно пропала насмешливая улыбка.

– Однако… Самое решительное начало ничего не значит без конца. Разумеется, вы не сомневались, что я жду не дождусь вашего прихода. Что ж вы будете делать?

– Я буду у вас работать.

Данкевич посмотрел на него с любопытством:

– Интересно, каким образом?

Однажды, приехав к Данкевичу со своим шефом профессором Чистяковым, Тулин увидел из окна кабинета Крылова. Вместе с рабочими он сгружал во дворе ящики с грузовика. Тулин попросил разрешения выйти и побежал вниз. Крылов улыбался как ни в чем не бывало – он устроился слесарем в институтскую мастерскую. Дальше будет видно. Он взвалил на спину ящик и, пригибаясь, понес к складу. Тулин шел рядом с ним.

– Хочешь, я поговорю с Чистяковым и устрою тебя к нам?

– Нет, я буду работать здесь, – сказал Крылов.

– Упорство непризнанного самородка. Ах, как красиво! Давай, давай, вкалывай, получишь пятый разряд. Данкевич будет рыдать от умиления.

Крылов сбросил ящик.

– Не трави. Я тебя ни о чем не прошу. Оставь меня в покое. Чего ты меня равняешь к себе? Единственное, что у меня есть, это желание работать здесь, и если я уйду, тогда мне хана.

– Думаешь растрогать этих прохиндеев? На меньше, чем Данкевич, ты не согласен? Думаешь, у него ты станешь гением?

Крылов взял его за руку и повел в комнату, где по средам происходили семинары физиков, ничем не примечательную комнату, пропахшую куревом, с двумя рыжими досками и маленькой кафедрой, на которой он когда-то осрамился.

– Я должен здесь выступить, – сказал Крылов.

– А конференц-зал Академии наук тебя не устраивает?

– Нет, – совершенно серьезно сказал Крылов. – Я выступлю здесь, а они будут слушать меня.

– Мечта идиота, – сказал Тулин. – Разве так становятся ученым!