Чья неприязненная сила,
Чья своевольная рука
Сгустила в тучу облака
И на краю небес ненастье зародила?

Внезапно сверху из беседки насмешливо спросили:

– Ну и как, удалось вам узнать?

– Представьте, удалось, – резко ответил он, не оборачиваясь.

Больше всего он боялся показаться смешным.

– Что значит поэты! Вы поэт?

Голос был женский, низкий, шершавый от сдержанного смеха.

– А почему бы нет! – сказал он.

– Как интересно! Прочтите, пожалуйста. Что у вас там дальше про грозу выясняется?

– Перестань, – остановил второй женский голос и что-то еще добавил тихо. Обе прыснули, а потом та, первая, смешливая, сказала:

– Никогда не видала живого поэта. Да еще мокрого. А как вы пишете стихи?

– При помощи всяких катушечек, конденсаторов.

– Скажите, пожалуйста, и что же это за приборы?

Его расспрашивали поощрительно, как мальчика, который заврался, и тогда он ответил тем же тоном, пытаясь взять верх в этой игре:

– Как бы вам объяснить доступнее? Ну, нечто среднее между пылесосом и велосипедом.

– Ай-яй-яй, как сложно!

– Нет, он пользуется пишущей машинкой!

– Холодильником!

– Или штопором. С конденсатором! Смеясь, оба голоса перебивали друг друга.

– К вашему сведению… – запальчиво начал Тулин, но орудийный залп грома заставил его вздрогнуть. Потом он долго не мог простить себе этого.

Наверху расхохотались:

– Не бойтесь, поэт. Молния ударяет только в выдающиеся предметы.

Тогда он обернулся. В пятнистой тени беседки неразличимо белели два лица. Он поднялся на верхнюю ступеньку, перегнулся через перила.

– Какие славные эрудиточки, – сказал он. – Вы верите в чудеса?

– А вы кто – маг-волшебник?

– Смеетесь? – сказал Тулин. – Смеяться – самое немудреное занятие. Ведь эту грозу я вызвал. И все молнии мне подчиняются.

– А вы можете прекратить грозу?

– Сейчас еще трудновато, – внушительно сказал он. – Через годик – пожалуйста. Приходите сюда, и я вам сделаю…

Он услыхал, как та, что посерьезней, сказала: «Они все немного психи».

– Как же вы это сделаете?

– Подлечу к грозе и уничтожу. Не верите? Давайте сюда вашу руку.

К нему смело протянулась рука. Маленькая ладонь, сложенная лодочкой, была холодной и мокрой.

– Вы собираетесь гадать?

– Смотрите наверх, – приказал он.

Под сизой тяжестью низких облаков расплывались еще более тяжелые, почти черные клочья, они сталкивались, крутились, куда-то неслись.

– Пройдет год или около того, – медленно и торжественно говорил он, – и вот такая рука, как ваша, свободно станет управлять всей этой грозной стихией. Я не прошу вас верить мне, я лишь хочу, чтобы вы запомнили сегодняшнюю грозу и наш разговор.

Дождь редел. Гроза, громыхая, удалялась на запад вместе с лиловой тьмой, прохлестнутой белесыми молниями.

Раздвинув плющ, на него смотрели две девушки – одна высокая, черноволосая, с лицом строгим, диковатым, вторая – в прозрачном капюшоне, ярко-коричневые глаза ее глядели удивленно и запоминающе.

– А кто из нас давал вам руку? – внезапно спросила она.

– Вы, – сказал Тулин. – Вы, Женечка, Женя.

– Так нечестно, вы подслушали!

– Четвертый курс. Скорей бы на практику. Евтушенко – сила. Замуж и не думаю…


Под деревьями продолжало дождить, парк еще был ошеломлен, но уже остро запахло травой, и на песке робко проступали солнце и тени.

Тулин ступил в желтую пенистую лужу. Девушки засмеялись и ускорили шаг. Они торопились на лекцию.

– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал Тулин. – Я знаю ваше желание и готов выполнить его.

– Попробуйте.

– Вы не хотите идти на лекцию, вы хотите познакомиться со мной, хотите остаться гулять в этом парке.

– Глупости, – строго сказала высокая девушка. Ее звали Катя. – Вы слишком самоуверенны.