Я посмотрел на бабушку самым жалобным взглядом, на какой был способен, но она была сурова и непреклонна – на него она ответила лишь нахмуренными бровями и протянула лопату. Конечно же, я ее взял, так как другого выбора мне никто не оставил.

И так… Точь-в-точь в такой же ветрено-солнечный денек, совершенно нехарактерный для конца июня, я шел по засыпанной гравием дороге, вытянув подальше от себя лопату, борясь с тошнотой и стараясь не смотреть на то, ЧТО несу, что, естественно, у меня не получалось вовсе.

Не слышать запах я тоже не мог. Если заткнуть нос и дышать ртом, то возникало ощущение, что вонь оседает на языке, деснах и небе. А это было еще хуже, так как вкупе создавало ощущение, будто я минуту назад позавтракал этой чертовой дохлой ежатиной.

Фу-у-у… Даже сейчас вспоминать противно, не говоря уже о тех впечатлениях.

Вот такое у меня было первое и последнее личное знакомство с ежиками, оставившее после себя на всю жизнь к ним мерзкое равнодушие и знание запаха смерти, которое теперь я называю их именем.

То ли из-за воспоминаний о запахе, то ли от самого запаха я перестал получать удовольствие от дороги и удачного, в плане погоды, дня. Теперь я просто шел… Шел ради того, чтобы идти. Без радости, без желания, будто курил поломанную сигарету. Осталось только стремление поскорей зайти в подъезд.

Но и тут, как оказалось, было не все так просто…

Только лишь завернув за угол (что у меня получилось как-то неожиданно резко, видимо из-за воспоминаний о ежике), я увидел… Как-то всем телом сразу и увидел, и почувствовал, и испугался, так же неожиданно, как и повернул… МЕНЯ ПОДЖИДАЛИ!

Трудно вообразить, насколько я тогда испугался. Да что там испугался – чуть в штаны не наложил от увиденного…

Значит, поворачиваю я за угол дома 24, а там вся земля буквально усыпана кошками! Штук тридцать или даже все сорок, мирно сидящих в ожидании чего-то или кого-то, самых что ни на есть обычных кошек.

Этот кто-то, кто (вполне вероятно) мог со мной в тот момент находиться рядом, скорее всего, неприятно так хмыкнул бы, мол «тоже мне, я-то думал что там было ЧТО-ТО ТАКОЕ, а так всего лишь кошки». И наверняка бы подумал обо мне, как о пугливом и склонном создавать «ого-го из ничего».

Я б даже на такое ничего не ответил. Ни-че-го-ше-ньки! Просто пропустил мимо ушей и, наверное, даже не стал обижаться, потому что этого типа (кто такое мог подумать или сказать) там не было и он не знает, даже представить не может, каково это, когда на тебя смотрят… Нет, не так… Когда на тебя таращатся, уставившись в упор, будто сканируя душу, тридцать, а то и все сорок пар зеленющих кошачьих глаз! Уму непостижимо – восемьдесят изумрудных угольков… Хотя так неправильно – кто ж считает глаза по одному? Всегда говорят – «пара глаз». Оно и понятно, ведь что у меня в итоге получилось? Восемьдесят глаз… Расскажи эту историю в какой-нибудь компании – непременно, ОБЯЗАТЕЛЬНО найдется один чудак, который подумает, что на меня смотрело восемьдесят одноглазых кошек. Это уж никуда не годится. Так что пускай будет сорок пар глаз…

Замерших, спокойных, можно сказать, даже каких-то равнодушных, и самое страшное – чего-то ждущих… Тридцать-сорок пар глаз. Жуть!

Полная тишина. Только листья шелестят под властью сильного ветра. А кошки, словно каменные статуи, охраняющие проклятьем вход в гробницу фараона. Ладно бы, хоть кто-либо из них, ну хоть какая-нибудь тварь пошевелилась – пошла, мяукнула, начала драться или зашипела – да все, что угодно! Хоть одно маленькое движенице… Но нет! Они ВСЕ сидели, просто сидели! Ни одна из них не дрогнула ни единым мускулом, чего-то выжидая, как взведенный курок, изготовившись в позе «перед прыжком» и злобно воззрившись на меня. И все это совсем неожиданно…