- В Москву, бабуль.

Бабушка охает, прикрывает рот ладонью, и глаза ее моментально наполняются влагой.

- Ба, ну ты чего, - расстроившись, бросаюсь ее успокаивать, - Я же не насовсем уезжаю, родная моя, любимая, не плачь, пожалуйста. Я приезжать буду, звонить тебе. Все хорошо, я тебя никогда не брошу.

- Да я не за себя переживаю, солнышко, за тебя. За тебя, моя хорошая, - плачет ба, поглаживая меня без остановки по спине, - Город большой, чужой, да и мужчина этот… хороший ли? Вдруг обидит, а тебя даже защитить некому, я-то далеко!

Тихо смеюсь сквозь слезы на это, укачивая бабулю в объятиях. Уж эта боевая женщина столько прошла, что любого на место поставит, хоть олигарха, хоть генерала. Столько лет она была для меня единственной опорой и защитой, а теперь и я должна ее защищать. Совсем скоро отплачу ей сполна… вот перееду только, обоснуюсь, и перевезу ба поближе, в место получше, запишу в самую лучшую клинику…

- Я же сказал, что эта шлюндра ноги раздвигает! – слышится со стороны двери насмешливый голос отчима и я вздрагиваю, резко отстраняясь от бабушки.

Дядя Витя стоит в проеме двери, мерзко ухмыляясь, и, прищурившись, сплевывает с презрением прямо на пол:

- Что, дрянь мелкая, много тебе новый хахаль денег отвалил за ночь?

Никогда я еще не видела бабушку такой злой, как сегодня. Она отстраняется от меня и прикрикивает:

- Витя, прекрати быстро! Иди, куда шел! Про мать все, что хочешь можешь говорить, а мою девочку не трогай!

- Твоя девочка горазда за деньги под мужиков ложиться! – скалится отчим.

- А ну уходи! Уходи, пока я тебя не ударила, чем под руку попадется, - грозит ба и по тону ее голоса очевидно, что она не шутит. Развернувшись ко мне, она говорит уже ласково, - Лисочка, не слушай его.

Дядя Витя бросает на меня полный ехидства взгляд и исчезает из комнаты.

- Ой, что же я… - спохватывается бабуля, - подожди, я вот в дорогу тебе соберу.

- Бабуль, да не нужно! На самолете ведь два часа – и ты уже в Москве.

- Нужно-нужно, не спорь!

Я провожаю взглядом любимую бабулечку и слабо улыбаюсь, а у самой сердце разрывается. Как же я ее одну оставлю тут? Ведь если ей плохо станет, ба будет терпеть до последнего, а скорую не вызовет. А сыночек ее и вовсе дома может сутками не показываться. Да даже если и дома будет, толку от него нет – он и внимания не обратит, что матери плохо стало.

Стоило только вспомнить о дяде Вите, как он снова заглянул из-за двери. Не ушел, видимо, дожидался в соседней комнате, когда я одна останусь.

- А я прав был с самого начала на твой счет, - лыбится он неприятно, заходя внутрь.

От его взгляда исподлобья по коже мурашки бегут – отчим выглядит сейчас как маньяк со своими темными кругами, желтушной кожей и полубезумными глазами, подернутыми белесой пеленой.

- Дядя Витя, хватит, это уже давно не смешно. Отцепись от меня, даже подходить не смей, - выставив вперед руку, предупреждаю его.

- Только строила из себя недотрогу, такая цаца, а в итоге? Что, если я тебе денег дам и со мной переспишь? Сколько тебе дать, а? Сто рублей тебе красная цена, еще и много будет!

Он надвигается угрожающе, но я не успеваю даже дернуться испуганно в сторону, как дядю Витю хватает за шкирку словно из ниоткуда появившийся Тимур. Он с силой встряхивает его, как нашкодившего щенка, и отчим как будто в размерах уменьшается под его суровым взглядом.

- Еще раз услышу что-то подобное в адрес своей женщины, и ты вылетишь седьмого этажа вниз башкой, - низким голосом угрожающе произносит Тимур, и даже у меня мороз по коже пробегает от холодного вибрирующего баритона.