Оглушает. Разрывает сердечную мышцу пополам.

— Добрый… — растеряно выдаёт подруга.

— Эм-м…? — Исаев неопределённо протягивает, явно желая удовлетворить любопытство насчёт того, что созерцает у своих ног. Из-за этого моя паника достигает пика. Я напрягаюсь, эффектно прогибаясь в спине. Едва не врезаюсь затылком в столешницу.

Черррт…

Чувствую на пояснице прожигающий взгляд. Я в джинсах и свитере, который, похоже, задрался и оголил его любопытному взору полоску кожи…

— Подруга, — Мила торопится объяснить. — Обручальное кольцо под стол закатилось. Вот… ищет она его. Волнуется. Не обращайте внимание, Руслан Георгиевич, — в произношении имени Руслана чувствуется явный сарказм.

Господи, отправь его подальше! Заливает она…

— Вы что-то хотели?

Ну наконец-то! Рожайте уже оба!

— Хотел, — он будто бы машинально отвечает и растерянно умолкает.

Да черт! Попу по-прежнему жжёт. Если у Исаева случилось дежавю — мне конец! Я же чувствую, он всё ещё смотрит.

Мила, Миланочка, ну сделай что-нибудь. Оторви его взгляд от моей задницы! Нет у него больше прав на неё смотреть и примеряться!

— Что именно, Руслан Георгиевич? — подруга снимается с ручника. Но мой муж, похоже, всё ещё в фрустрации.

— Что? Ах. Да. Нужно поговорить насчёт Виктора Александровича, — его голос становится гуще. Даже слегка сдавленным. Услышав имя папы, я едва не выпрыгиваю из своего временного укрытия. Усилием воли заставляю себя нырнуть глубже под стол и замереть. — Возьми визитку. Перезвони мне, когда освободишься. Назначим встречу. Я всё объясню.

***

Вцепляюсь за ногу Милы. Мне хочется узнать о папе прямо сейчас. От неожиданности подруга подскакивает на стуле, опрокидывая пустой бокал. Бодается, и я тут же виновато прикусываю губу, испугавшись быть разоблаченной.

— Что с ним? Что-то случилось? — Милана окликает Исаева, когда тот решает наконец уйти.

Божжжеее. И смешно и рыдать хочется. Если он задержится здесь дольше минуты, у меня точно сердце остановится.

Сталкиваю её задницу со стула. Благо, подруга соображает быстро. Встаёт и идёт к нему, пресекая любую возможность ко мне приблизиться.

— Он начал вспоминать моменты из прошлого. Немного, но кое-какие проблески есть, — сообщает муж, доводя меня до очередной нервной дрожи. — Я не знаю, как сказать ему о смерти дочери. Боюсь, это потрясение он не переживёт. Но и скрывать информацию не вижу смысла.

— Ну так пусть думает, что Маша жива, — ляпнув непростительную дичь, Милана тотчас осекается. Я хватаюсь за горло. Ловя сердце в глотке, мысленно ругаю её на чём свет стоит.

Серьёзно, Милан?

Благо, она вовремя выкручивается:

— То есть… Чтобы не рисковать его жизнью! Пусть. Думает. Так.

Да, Боже, почему в данный момент нельзя жопой разглядеть его лицо?

В нашем тесном комическо-драматическом кружку повисает натянутая пауза. Длится она недолго. Пару секунд. Но для меня это время превращается в убийственную вечность. Руки, ноги, особенно колени и шея немеют до невозможности. И я начинаю прокручивать в голове множество непристойных слов.

— Милана, Мария не воскреснет в какой-то момент и не придёт к нему, — голос Исаева становится утробным, хищным, точно также как прежде взращивает шипы под кожей. — А он будет ждать. Если бы ты поговорила с его психологом и вы обе нашли какое-то решение, то облегчили бы мне задачу. Ты, вроде бы как его крестница?

— А вы зять, — отбивает Мила. — Боитесь взять на душу ещё один грех, господин Исаев?

— Пусть так, — с тяжёлым вздохом соглашается муж. — Позвони мне.

— Боюсь, Вадим такое решение не одобрит. Дядя Витя мне как отец. И я его очень люблю, но в данный момент мне нельзя нервничать. Любой стресс может сказаться на беременности. Почему нельзя отсрочить эту новость? Всего-то на пару месяцев?