Всеми силами стараясь не раздражать толпу слишком явным вниманием, Сомс наблюдал. И пришел к заключению, что вид у людей равнодушный: ни в глазах, ни в жестах он не видел той напряженной деловитости, которая одна только и придает революционным выступлениям грозный характер. Почти все молодежь, чуть не у каждого к нижней губе приклеилась папироса, – так смотрит толпа на упавшую лошадь.

Люди теперь так и родятся, зеваками. И это неплохо. Кино, дешевые папиросы и футбольные матчи – пока они существуют, настоящей революции не будет. А всего этого, по-видимому, с каждым годом прибавляется. И он только было решил, что будущее не так уж мрачно, когда к нему в автомобиль просунулась голова какой-то молодой женщины.

– Не могли бы вы подвезти меня в город?

Сомс по привычке посмотрел на часы. Стрелки, показывавшие семь часов, мало чем помогли ему. Довольно нарядно одетая женщина, с чуть вульгарной манерой говорить и напудренным носом. И долго этот Ригз будет скалить зубы? А между тем в «Бритиш газет» он читал, что все так делают. Он ответил грубовато:

– Могу. Куда вам нужно попасть?

– О, хотя бы до Лестер-сквер добраться.

Этого еще недоставало!

Молодая женщина, казалось, почуяла его опасения.

– Видите ли, – сказала она, – мне надо еще поесть до спектакля.

Да она уже лезет в машину! Сомс чуть не вылез вон. Он сдержался, искоса оглядел ее; наверно, какая-нибудь актриса: молодая, лицо круглое и, конечно, накрашено, чуть курносая, глаза серые, слегка навыкате; рот… гм, красивый рот, немножко вульгарный. И, разумеется, стриженая.

– Вот спасибо вам!

– Не стоит, – сказал Сомс.

И машина тронулась.

– Вы думаете, это надолго – забастовка?

Сомс наклонился вперед.

– Поезжайте, Ригз, – сказал он, – этой даме нужно на… э-э… Ковентри-стрит, там остановитесь.

– Такая глупость вся эта история, – сказала дама. – Я бы ни за что не поспела вовремя. Вы видели наше обозрение «Такая милашка»?

– Нет.

– Очень, знаете ли, неплохо.

– Да?

– Впрочем, если это не кончится, придется закрывать лавочку.

– А…

Молодая женщина замолчала, сообразив, что ее спутник не отличается разговорчивостью.

Сомс переменил позу. Он так давно не разговаривал с посторонней молодой женщиной, что почти совсем забыл, как это делается. Поддерживать разговор ему не хотелось, а между тем он понимал, что она его гостья.

– Вам удобно? – неожиданно спросил он.

Она улыбнулась.

– Неужели нет? Машина чудесная!

– Мне она не нравится, – сказал Сомс.

Она раскрыла рот.

– Почему?

Сомс пожал плечами; он говорил, только чтобы сказать что-нибудь.

– По-моему, это даже интересно, правда? – сказала она. – «Держаться» вот так, как мы все сейчас.

Машина теперь шла полным ходом, и Сомс начал высчитывать, через сколько минут можно будет покончить с такими сопоставлениями.

Памятник Альберту, уже! Он почувствовал к нему своего рода нежность – такое счастливое неведение всего происходящего!

– Обязательно приходите посмотреть наше обозрение, – сказала дамочка.

Сомс собрался с духом и взглянул ей в лицо.

– Что вы там делаете? – спросил он.

– Пою и танцую.

– Вот как.

– У меня хорошая сцена в третьем акте, где мы все в ночных рубашонках.

Сомс чуть заметно улыбнулся.

– Таких, как Кэт Воген, теперь не увидишь, – сказал он.

– Кэт Воген? Кто она была?

– Кто была Кэт Воген? – повторил Сомс. – Самая блестящая балерина легкого жанра. В то время в танцах было изящество; это теперь вы только и знаете, что ногами дрыгать. Вы думаете, чем быстрее вы можете передвигать ноги, тем лучше танцуете. – И, сам смутившись своего выпада, который неминуемо должен был к чему-то привести, он отвел глаза.