– Еще бы, мадам! Ради бога! – настороженно ответил Луи.

– Тогда вы свободны, бригадир Луи, а Аннет я сильно не задержу, не беспокойтесь за нее.

Бригадир церемонно раскланялся, ввел в купе красную от смущения Аннет, подмигнул ей так, чтобы не видела богатая пассажирка, и прикрыл за собой дверь купе.

– Ну вот, и все в порядке, – улыбнулась девушке Мария.

– Что вы, мадам? Откуда у меня французская графиня в родне? Луи меня знает, как облупленную… Он прекрасно знает, что я из русских эмигрантов.

– Из русских?

«Бывают странные сближенья», – сказал Александр Сергеевич Пушкин на все времена. Были, бывают, будут.

– Из русских, – подтвердила Аннет.

– А я кто, по-твоему? Китаянка? – вдруг привстав от волнения, спросила Мария Александровна по-русски.

– Вы русски? – уловив знакомый ей с детства строй речи, изумленно спросила Аннет.

– Ты понимаешь по-русски?

– Плехо понимай… понимай.

– Понятно. Понимаешь, но плохо. Тогда я перейду на французский. Садись и давай все-таки выпьем. За знакомство! – Мария Александровна подняла свой бокал. Аннет послушно взяла свой. Они звонко чокнулись и отпили по несколько глотков.

– Очень вкусное! Я никогда не пила такое вино, – простодушно сказала Аннет.

– Да, это хорошее вино. Расскажи о своей семье.

– Папа и мама у меня были русские. Они приехали в Марсель в девятнадцатом году.

– Ты не помнишь, из какого города или губернии?

– Я очень хорошо помню, такое красивое греческое имя – Херсон.

– Херсон?! Да у меня Нюся из Херсона! – воскликнула Мария по-русски и тут же перешла на французский. – Мои родители и я жили в городе неподалеку от Херсона, в Николаеве. Так что мы земляки. Давай выпьем.

Они чокнулись и отпили по глотку терпкого сухого вина.

– Расскажи о семье.

– Мама и папа еще молодые приехали в Марсель. Потом родилась я. В России папа работал врачом по женским и детским болезням, а здесь ему не разрешили работать. У него не было французского диплома. А я была маленькая и жуткая плакса. Мама убирала в богатых домах, а папа работал грузчиком в марсельском порту. Он был очень сильный. Я родилась в двадцать шестом году, а в сорок втором они погибли, в сорок втором… – Аннет смолкла, справляясь с волнением.

– А что случилось?

– Их расстреляли боши, гестаповцы. В тридцать восьмом мы купили маленький домик в стороне старого кладбища, с маленьким лоскутком земли. Папа все умел делать сам, и он очень украсил домик и привел в порядок наш крохотный сад. Была ночная облава. У нас в подвале прятались бойцы Сопротивления – русский и еврей, совсем молодые, оба раненые. За два дня до этого их к нам привезли те, у кого они были раньше. Побоялись держать их у себя, а папа разрешил. Ну вот, боши всех расстреляли. Наверное, кто-то донес. И солдат расстреляли, и маму с папа́. А я в ту ночь первый раз не пришла ночевать домой, осталась у своего парня, – его родители уехали к родственникам в Авиньон. Вот так чудом я спаслась. Мне еще шестнадцати не было.

Помолчали под стук колес.

– А где ты живешь сейчас?

– Снимаю угол.

– Ты замужем?

– Нет, мадам. Кому я нужна, бесприданница? Мужчины сейчас в большой цене. Говорят, так всегда бывает после войны.

– Угол, говоришь?

– Да, койко-место.

– Это мне знакомо. Я тоже когда-то снимала койко-место.

– Вы?!

– Да, Анечка. – В памяти Марии промелькнул марсельский особняк Николь, который она давным-давно подарила Клодин. – А, впрочем, зачем тебе особняк? – вдруг вслух продолжив ход своих раздумий, сказала Мария по-французски. – Может быть, ты хочешь учиться?

– Конечно, хочу, – вспыхнула Аннет, – кто же не хочет?!