вдвоем
тут от порядка мало что осталось
сезонный хаос
чей-то мудрый чих
пусть мне это приснилось показалось
пусть не придется
все это
лечить.
Дежавю
я где-то в прошлом уже воскресала
в красивых платьях и налегке
как призрак в шумной толпе вокзала
как снег, приснившийся в сентябре
котенком, пьющим из лужи небо
седой старухой с авоськой лет
и ковылявший за мною следом
порой терял мой нестойкий след
а я назло ему вечно снилась,
врывалась в каждый буквально сон
и мелко-мелко посуда билась
и долго шлялся по дому звон
я помню много, чего не стоит
я дежавю приручила – вот
я все не помню, не помню, кроме —
как стрелки свой замедляли ход:
когда мы были вместе и голубой шарик
в руках девочки летел в обратную сторону…
Моя тень
моя тень как привязанная
как будто военнообязанная
шаг в шаг чеканит
прислонившись с краю
я ее ни о чем не расспрашиваю,
терплю ее не накрашенную
длинноногую, худоплечию
с утра терплю и до вечера
и чайку налью и часок вздремну,
просыпаюсь,
а она ногами меряет тишину…
день проходит и год проходит,
а она без праздников и субботы
ходит за мной след в след,
особенно когда свет,
свет…
День устал
День устал. Сквозняк до дрожи —
Тюль щекочет беспардонно,
Докурю сейчас и брошу.
Спит младенец. Спит Мадонна.
На часах без трех двенадцать…
Три минуты доскучаем
И бессоннице сдаваться
вместе с недопитым чаем
будем.
…обязательные люди…
…самобытные ленивцы…
удивленно замечаем
в перепутанных ресницах —
Свет,
забытый в коридоре…
Мама. Рыба
майка на лямочках – время в песке,
крепко завязли ноги.
море то близко, то вдалеке
по побережью бродит
дети галопом туда-сюда
солнце их нежно гладит
и веселит отпускная волна
весь этот детский садик
бьется привязанный, как к столбу,
синий ничейный шарик
мама его не отдай никому
он нам пока мешает
мне по колено вчерашний груз
тихо врастаю в остров
если не выкручусь, то вкручусь
стану чуть ниже ростом
стану понятливей, чуть добрей
выращу до лопаток
волосы, счастье куплю в декабре
и не одно – десяток
время на лямочках, майка в песке
больше не взять попыток
воздух горячий глотаю во сне
тихая мама-рыба.
Там в прошлой жизни
Там в прошлой жизни, в середине
на самом кончике иглы.
Мы были сотни раз судимы,
но чаще были спасены.
От нас открещивались ветки
от нашей ветреной любви
И кофе был нещадно крепким
как руки крепкие твои.
Мы жили в нашем тайном мире
ты улыбался, я лгала,
А дым хозяйствовал в квартире
и отражался в зеркалах.
Там на продавленных подушках
казалось, было неспроста —
любое время было лучшим
и запредельной – высота.
Теперь мы живы только в письмах
в упрямом росчерке руки
И в том знакомом взгляде – лисьем,
что мне о многом говорит.
Всегдажды вечером
Скорбно вечер ласкает рамы,
словно выставленный жених.
Все похожи на нас романы,
с каплей разницы в этот миг.
Все что вечером оживает,
днем шевелится, копошась,
и куда-то спешат трамваи,
и туда же спешит душа.
Лампе тоже смешно и душно
в этой комнате для двоих,
и она прижимает уши
и то дышит, а то горит.
Места мало в пустой квартире:
стол – кровать – табурет – окно
и ночник суетливо тушит
то, что выкипело давно.
Мы на равных: Москва и Питер.
Два квадрата пустых окон.
И горчит на столе бифитер,
и внутри огорчает он.
Тихо спит до утра мобильник,
как уставший за день сурок.
Заметает тоской и пылью
и уходит в седой песок
все что было, что помнить трудно
и забыть тяжелей вдвойне.
Хорошо, что приходит утро
в звонко треснувшей тишине.
Прошлому году вдогонку
год ушел – календарь подпоясав,
покачнувшись, кажись, был пьян
он такие чудил выкрутасы
был таким отрывным смутьян
он все выполнил, но до срока
чуть замедлил свое кино
долго осень стучала в окна
в чисто вымытое стекло