Глаза резал яркий свет, все плыло и посверкивало. КЗ попытался сфокусировать взгляд, на мгновение это ему удалось, и он разглядел, как небо над ним закрывают широкие разлапистые еловые ветви, потом опять все поплыло. Он попытался что-то спросить, при этом даже не поняв что. Потом почувствовал, что крепкие, сухие пальцы раздвигают ему губы, в нос ударил резкий, пряный запах, затем по языку потекло чудовищно горькое варево. КЗ захлебнулся, но тут же ощутил, что в голове проясняется. Зрение потихоньку тоже пришло в норму, однако, когда он попробовал шевельнуться, оказалось, что он способен только моргнуть. КЗ попытался подвигать языком и губами: плохо, но все же получилось.

– Де а?

– В лесу, – ответил негромкий бас, – спи, прыткий, тебе еще не менее трех дней спать, пока говорить сможешь. – И те же жесткие пальцы закрыли ему глаза, а потом широкая ладонь прошлась по лицу, как бы стирая сознание, и КЗ провалился в тяжелый, вязкий сон.

В следующий раз он проснулся несколько окрепшим. В голове окончательно прояснилось, и глаза больше не застилал туман, однако, когда он опять попробовал шевельнуть головой, в виски ударила резкая боль. Дождавшись, пока она поутихнет, КЗ, осторожно двигая зрачками, оглядел свое новое пристанище. Судя по всему, это была деревенская изба. Он лежал на чем-то жестком, у открытого окна. Где-то наверху угадывался потолок из широченных потемневших плах. Еще, не двигая головой, он сумел углядеть только угол беленой русской печки.

За окном вдруг послышался негромкий разговор, будто собеседники открыли какую-то дверь либо вышли из-за угла.

– …его коснулся взгляд Триглава.

Невидимый собеседник ответил не сразу:

– Тогда ему повезло, брате…

– Повезло…

Опять наступила тишина, словно говорившие зашли за какую-то преграду, а затем вновь послышались голоса:

– …думаешь, он?

– Подождем, брат…

КЗ показалось, что основной разговор они ведут на каком-то ином, неслышном ему языке. Где-то за спинкой кровати скрипнула дверь, потом что-то громыхнуло, и над КЗ склонилось сумрачное мужское лицо. Незнакомец несколько мгновений рассматривал его или даже, скорее, не его, а что-то в глубине его зрачков. Потом отступил к окну. Он был худ, хмур, носат, гладко выбрит, одет в поношенные пиджак и брюки, заправленные в крепкие юфтевые сапоги, и держался как председатель Верховного суда. Потом над КЗ склонился еще кто-то, он почувствовал, как ему вливают в рот уже знакомое варево, и ощутил, что его снова затягивает в сон. КЗ дернулся, попытался что-то спросить, но язык опять не слушался, и он провалился в темное облако сна без сновидений. В памяти остались только странная фраза «…его коснулся взгляд Триглава» и устойчивое ощущение того, что это самая страшная из его проблем.

На этот раз он проснулся ярким, солнечным утром. Памятуя о предыдущих попытках, КЗ решил попробовать пошевелиться только спустя несколько минут. Сначала подвигал зрачками, потом медленно, осторожно повернул голову. Он находился в той же комнате, в которой очнулся в прошлый раз. КЗ лежал на узкой деревянной кровати, у окна, в углу большой комнаты просторной пятистенки. Посреди комнаты стоял простой струганый стол, занимавший большую часть пространства. Остальная мебель была крайне скудной и явно самодельной.

Широкая дверь из тесаной березы тихонько отворилась, и на пороге возник седой мужчина с бородой и длинными волосами, перевязанными берестяным ремешком. В руках он держал деревянную плошку с густым, желтым липовым медом и тарелку со стопкой блинов. Войдя, незнакомец поставил завтрак на стол и подошел к КЗ. Подобно тому худому мужику он несколько мгновений что-то рассматривал в зрачках Ивана. Потом довольно кивнул и сказал: