Одна из женщин, сидевших на передней скамье, словно прочитав мрачные мысли невесты, прошептала:

– Одно про нашего лэрда можно сказать точно: должно быть, у него богатый опыт угождать женщинам.

– Да уж, это точно, – не сдержавшись, фыркнула ее соседка. – Особенно если учесть, что он уже пережил трех жен и всех детей, которых они произвели на свет, не говоря о куче любовниц.

Образ престарелого жениха, жующего ее губы в неуклюжей пародии на страсть, вызвал у Эммы новую волну дрожи. Она все еще никак не могла прийти в себя после откровенных инструкций матери о первой брачной ночи. Как будто уже само действо не было достаточно ужасным или унизительным, так мать еще добавила, что, если она отвернет лицо и станет извиваться под телом графа, все закончится намного быстрее. Если знаки внимания графа станут уж слишком энергичными, она должна закрыть глаза и думать о чем-нибудь приятном, например о красивом восходе солнца или о коробке свежего сахарного печенья. Как только все закончится, она может опустить подол ночной рубашки и идти спать.

Свобода. У Эммы отчаянно заколотилось сердце. После сегодняшнего дня она уже никогда не будет свободна.

Эмма отвела глаза от полного надежды лица жениха и заметила, что на нее сердито смотрит внучатый племянник графа. Йен Хепберн оказался единственным человеком в церкви, мрачный вид которого был созвучен с подавленным настроением Эммы. Это был симпатичный мужчина с высоко поднятыми римскими бровями, с ямочкой на подбородке и гладкими темными волосами, собранными на затылке в косичку. Но в этот день классическую красоту его лица портило застывшее на нем выражение ненависти. Он не одобрял выбор графа, явно опасаясь, что цветущее молодое тело Эммы принесет Хепберну нового наследника и лишит его наследства.

Священник запел монотонным голосом, читая из часослова шотландской церкви. Эмма опять бросила взгляд через плечо и увидела, что мать уткнулась в камзол отца, словно больше не могла наблюдать за этой церемонией. А сестры стали шмыгать носами громче, чем раньше. Острый маленький носик Эрнестины стал розовым, как нос кролика, и, судя по отчаянной дрожи пухлой нижней губы Эдвины, она вот-вот разрыдается в полную силу.

Скоро эта бессвязная ахинея священника закончится, не оставив Эмме другого выбора, кроме как поклясться в своей верности и душой и телом этому высохшему старику.

Эмма оглянулась, размышляя, что станут делать все присутствующие здесь люди, если она подберет отделанную кружевами юбку своего свадебного платья и рванет к дверям. Она слышала многочисленные назидательные истории о беспечных путешественниках, пропадающих в дикой местности Шотландского нагорья. В данный момент подобная перспектива показалась ей удивительно заманчивой. В конце концов, вряд ли дряхлый жених сможет ее догнать, перебросить через плечо и вернуть к алтарю.

Как будто соглашаясь с этим фактом, граф каркающим голосом начал произносить свою клятву. Он сделал это очень быстро, и теперь священник выжидающе смотрел на Эмму.

Как, впрочем, и все остальные в церкви.

Пауза затянулась.

– О, бедная девушка не может справиться с волнением, – пробормотала одна из женщин.

– Если она упадет в обморок, он не сможет подхватить ее, не сломав себе спину, – прошептала ее соседка.

Эмма открыла было рот, но тут же его закрыла. Во рту все пересохло, она облизнула кончиком языка губы и снова попыталась сказать хоть слово. Священник смотрел на нее из-под очков в стальной оправе, и сочувствие, светившееся в его добрых карих глазах, едва не заставило Эмму расплакаться.