А что для этого нужно? Престижный адрес в Вест-Энде, телефон, компьютер и побольше апломба. Все это у него есть. Доить мелкую сошку, крупным инвесторам предоставлять выгодные условия и так выйти на большую игру. Ноэль ощутил почти эротическое возбуждение. А что? Вполне осуществимо. Не хватает только капитала, чтобы привести всю машину в движение.

«Собиратели ракушек». Пожалуй, надо будет в конце той недели съездить навестить маму. Он у нее, кажется, уже несколько месяцев не был. А она недавно болела – Нэнси сообщила ему об этом по телефону заупокойным голосом, вот и отличный предлог для посещения «Соломенной крыши», а уж там можно будет осторожненько перевести разговор на картины. Если мама начнет упираться или ссылаться на закон о налоге на прибыль, он расскажет о своем приятеле Эдвине Манди, который занимается перепродажей произведений искусства, он большой дока по части вывоза в Европу и вложения выручки в швейцарские банки, где деньги защищены от ненасытной пасти Британского налогового управления. Именно Эдвин первым обратил внимание Ноэля на то, какие огромные деньги платят теперь в Нью-Йорке и Лондоне за аллегорические картины, которые были модны на рубеже веков. Он даже как-то предложил Ноэлю стать его компаньоном. Но тот пораскинул умом и воздержался – Эдвин, как он знал, занимается довольно рискованными делами, а попасть в тюрьму даже на одну неделю ему вовсе не улыбалось.

Все это так трудно. Ноэль глубоко вздохнул, допил виски и взглянул на часы. Четверть шестого. Амабель должна заехать за ним в половине. Он поднялся с дивана, достал из стенного шкафа в прихожей чемодан и быстро сложил все необходимое. В этих делах он был мастер, набил руку за столько-то лет, так что на сборы ушло не больше пяти минут. Затем он разделся и пошел в ванную принимать душ и бриться. Вода в кране обжигала, и это было еще одним преимуществом жизни в этой кроличьей клетке. После горячего душа, выбритый и благоухающий, Ноэль почувствовал себя бодрее. Он оделся во все свежее для поездки за город: хлопчатобумажная рубашка, тонкий свитер, твидовый пиджак. Сумку с туалетными принадлежностями положил в чемодан на самый верх, застегнул молнию. А снятое белье скомкал и запихнул в угол на кухне: авось женщина, которая у него убирает, при случае постирает.

Она делала это не всегда, а иногда и вовсе не приходила. То ли дело, с грустью вспомнилось Ноэлю, было раньше, до того как мама затеяла, не подумав ни о ком, кроме себя, продать дом на Оукли-стрит. Там-то к его услугам было все самое лучшее. Независимость – собственный ключ от входной двери и отдельные две комнаты на верхнем этаже и одновременно все удобства жизни в семье. Горячая вода круглые сутки, топящиеся камины, продукты в кладовке, вино в погребе, летом большой тенистый сад, через дорогу кабак, река в двух шагах. Белье ему стирали, постель убирали, рубашки гладили, и все совершенно бесплатно, ни рулона туалетной бумаги не приходилось покупать на собственные деньги. И притом еще мама, как человек независимый, если и слышала скрип лестницы и женские шаги в коридоре, то делала вид, будто ничего не знает и знать не желает. Ноэлю казалось, что эта блаженная жизнь продлится вечно, что если какие-то перемены и произойдут, то вносить их будет он, и, когда мама объявила ему о своем решении продать дом и уехать из Лондона, у него словно земля из-под ног ушла.

– А как же я? – спросил он. – Мне-то что, черт возьми, делать?

– Милый Ноэль, тебе двадцать три года, и всю жизнь ты прожил в этом доме. Кажется, настало время вылететь из гнезда. Ты наверняка сумеешь устроиться.