Однако для того, чтобы эти идеи, сколько бы ими ни была пропитана нацистская верхушка, «заработали» на практике, нужно, чтобы они овладели массами. Один путь – поиск «научной респектабельности», поддержка ученых, которые превратят набор предубеждений и стереотипов в респектабельную научную истину. Эту поддержку нацисты получили у ряда медиков, биологов и физических антропологов, щедро спонсируя их изыскания. Недаром в мировой истории закрепилась фигура доктора Й. Менгеле, одного из главных врачей в лагере смерти Аушвиц: именно он на перроне встречал прибывших евреев и отбирал тех, кого стоило отправить в газовые камеры сразу, а кому временно сохранить жизнь и определить на работу. Кто, если не доктор, ученый, имеет, с точки зрения нацистов, высшее право на селекцию? На утверждение того, кого следует убить, а кого оставить в живых?

Другой способ – массовая пропаганда. Ее задача состояла в том, чтобы дегуманизировать еврея, сформировать образ вечного врага, достойного только уничтожения. Ключевая метафора – «евреи – вши на теле нации»; соответственно убийство невинных детей, женщин и мужчин представлялось «очистительной мерой». Для понимая того, как работала пропаганда, мы хотим отослать к наследию философа Э. Левинаса. Этнический еврей, он служил во французской армии, после поражения 1940 г. попал в плен и провел в нем всю войну. Лагерный опыт и общение с немцами, жившими неподалеку, стал предметом философской рефлексии: «Другие, так называемые свободные люди, встречавшиеся с нами, дававшие нам работу <…> все они сдирали с нас человеческую кожу. Мы были лишь псевдолюдьми, стаей обезьян <…>. Наши приход и уход, наши горе и смех, болезни и развлечения, труд наших рук и тоска наших глаз; письма, которые нам передавали из Франции и забирали для наших семей, – все это происходило как бы в скобках. Существа, запертые в своем биологическом виде; несмотря на весь свой словарный запас, безъязыкие. Расизм – не биологическое понятие; антисемитизм – это архетип всякого интернирования. Даже социальное угнетение лишь подражает этому образцу. Оно заточает внутри своего класса, лишает средств самовыражения, приговаривает быть «означающими без означаемых», а значит, осуждает на битвы и насилия»[9].

Именно с этим связаны рассуждения Э. Левинаса о «насилии понятий», которые призваны стирать в людях субъективность, их самость, отличность и индивидуальность. Враг на фронте – это просто неприятель, набор категорий, которые в самом пошлом виде предстают в виде тиражируемого образа врага. Такого врага легче убивать. Вы смотрите на человека, а видите не индивидуальность, а навязанную категорию (например, «еврея»), к которой пропаганда пристегнула множество взращенных значений (они же – стереотипы). Тем самым пропаганда выстраивала дистанцию, отчуждала исполнителей от своих будущих жертв на идейном, ментальном уровне.

Говоря о нацистской политике геноцида, мы должны понимать, что речь идет о более широком процессе, нежели Холокост. Порядка 250 тыс. немцев были уничтожены в рамках программы Т-4 (ликвидация психически больных, с врожденными уродствами и других людей с «плохой наследственностью»). Около 210–250 тыс. цыган убиты в 1941–1945 гг. Сюда же можно включить миллионы советских граждан, погибших в оккупации, а также около 3,3 млн. советских военнопленных, доведенных до истощения и смерти. К ним также относились как к недочеловекам, о чем свидетельствуют следующие цифры: смертность военнопленных из Британии и США не превышала 3 %