И найдя – отдать читателю, ибо –

В сборнике «Колыбель» много стихов о любви. Как правило, это стихи о том – что поделать? – как иногда любовь не складывается. В очень личных, порой горестных стихах в нелегкие минуты расставания с любовью поэтесса не направляет слова свои в русло упрёков, мелочности или эгоистичной позы. Чувства её лирической героини высоки и благородны. И хотя тяжело оглянуться назад – «там лучшее, бывшее с нами» – в момент разлуки она остаётся верна этому лучшему:

И пусть мир не утрачивает жажды жизни, пусть по-прежнему поэтессу «тревожит красота, явленье света и рожденье слова». Если Татьяна Батурина будет верна этому направлению творчества, более зримо соотнося опыт чувств с опытом жизни общества, с его гражданской, прежде всего, практикой, то её и в дальнейшем будут всегда ждать удача и внимание читателя.

К рукописи Т. Батуриной я обращаюсь вторично. Это не случай, а волеизъявление. В сумбуре прошлого, в «заменимости» многих стихов невозможно было не расслышать чудо – таланта, судьбы и темы, как бы стыдливо упрятанных в оболочку вполне традиционного стиха. Но незаёмной была интонация ямба, не считанными со страниц чужих сборников боль и счастье жить и писать стихи. Повторяю, создалось впечатление, будто поэт стесняется развернуться во весь рост или, что греха таить, не доверяет слуху рецензентов на новое в привычном. По её так и выходит:

Выгодность (в самом хорошем смысле) новой рукописи книги «Полдень» в том, что Батурина проявила отвагу остаться самой собой во всём, чем и совершила чудо преображения, сумела обернуть зрение читателя к своей сути:

Книга «Полдень» получилась очень женской и очень зрелой:

Книга о любви, являющейся не обстоятельством жизни, а природой, истоком и смыслом женского начала:

Единство женщины с природой не внешнее, не наблюдательное и созерцательное, а органическое, не любование, чего вообще чужды многие женщины. Природа – соучастница, соискательница женщины:

«Природа» и «мать» для Батуриной синонимы глубинные, тайные:

Читая прекрасное стихотворение «Мята», я поразилась мысли, что надежда на природу в женщине не вытесняется завистью к способности первой омолаживаться, тогда как старость, старение и составляют вечный и единственный женский страх, без приобретения возрастной мудрости способный ввергнуть женщину в безумие. Мята – образ природы врачующей, сострадающей физически, опять-таки соучаствующей. Но обращается поэт не к мужчине, а снова к природе:

В женской поэзии, видимо, в силу высказанных причин вряд ли возможно провести градацию: «городская», «деревенская». Грузинка Лия Стуруа на первый взгляд чистая горожанка, её часто причисляют к эстетам, а там такое родство с листвою, деревней, землёю, дорóгой, как определяет меру или безмерность этого родства горожанка Батурина, что невольно пришло на ум именно это грузинское имя, казалось бы, в корне отличающееся поэтикой и лексикой от насыщенного, «самовитого» слога волгоградской поэтессы.