– И не подумаю, – ответила Нэнси. Ее заинтересовали щенки, куда более поджарые и темные, с примесью овчарки.

Ротвейлер задумчиво грыз добычу и поглядывал на нас.

Щенки тем временем, последовав за матерью, устремились прочь и уже почти скрылись за деревьями. Я негромко присвистнул, просто чтобы посмотреть, что будет. Собаки бросились врассыпную – все, кроме одной. Оставшийся на холме щенок застыл, глядя вниз, на дорогу, а затем внезапно сломя голову устремился к нам, как если бы он нас узнал.

Он был больше похож на ротвейлера, чем его братья и сестры, – такой же черно-подпалый, как отец, только поменьше. Словно герой диснеевского мультфильма, шустрый щенок затормозил прямо перед нами, почти по стойке смирно, и уставился на меня в упор. Это был Лу.

Все те, кому посчастливилось хоть раз в жизни увидеть Лу воочию, в один голос отмечали, насколько у него проникновенный и добрый взгляд. Но сейчас передо мной сидел пес, явно не отличавшийся доброжелательностью. В возрасте полугода он уже мог похвастать незаживающей рваной раной на горле и клещами по всему телу и на морде. Раздувшиеся насекомые висели на нем, как рождественские украшения, даже в уголках глаз и пасти, а также в носу и в ушах.

– Он болен, – сказал я, – и посмотри на шею.

– Лучше в глаза ему взгляни, – возразила Нэнси с улыбкой. – Он просто чудо.

Лу посмотрел на меня и вопросительно рыкнул.

– Рана воспаленная, и мы вообще о нем ничего не знаем.

– Да ты глянь на него, – повторила она. – Какие глаза.

Я ощутил горячее дыхание Лу на ладони. По дороге со свистом проносились машины, в стороне отец Лу с хрустом грыз оленью голову.

Я потрепал его по голове. Он смотрел на меня, как на мать Терезу. С затылка врассыпную бросились блохи, прыгая мне по пальцам.

Пока я стоял и гадал, что делать, проезжавший мимо тупоносый грузовик, тащивший свежеспиленные бревна, ударил по тормозам и тоже съехал на обочину, на другой стороне от нас. Из кабины выбрался тощий парень в джинсах и грязной белой футболке. Шоссе он переходил так неспешно, точно на ногах у него были колодки.

– Старшой – ваш? – спросил он, указывая на ротвейлера сигаретой в дрожащей руке. Кажется, за рулем он пробыл уже очень долго.

– Старшой? – переспросил я, не уверенный, что разобрал акцент.

– Старшой, вон, оленя ест. – Он покачивался на пятках.

Ротвейлер, не выпуская из пасти добычу, покосился на дальнобойщика. Вид у пса был задумчивый и невозмутимый, и это давало намек на то, каким может вырасти его сын. Я помню, еще подумал в тот момент, что такой пес способен нас всех прикончить без особого труда, а потом вернуться к прерванной трапезе. Ничего подобного он, разумеется, не сделал: просто смерил взглядом водителя и продолжил жевать.

– Там их целая стая, умчались наверх по склону, – пояснил я.

– Отличная псина для грузовика.

– Вот уж не знаю. – Я представил, как ротвейлер перекусывает щуплого дальнобойщика пополам.

– Пожалуй, я его заберу.

– А может, не стоит? – возразила Нэнси.

– Собаки меня любят.

Но прежде чем водитель успел самоубиться об ротвейлера, рядом с нами затормозил пикап, оттуда выбрался круглолицый рейнджер в ковбойской шляпе и направился к нам.

– Привет, ребята, – поздоровался он, не сводя взгляда с ротвейлера и оленя.

– Пристрелишь? – спросил дальнобойщик.

Ротвейлер отпустил добычу и стряхнул слюну с черных мягких губ.

– Нет. Если бы это он прикончил оленя, тогда бы пришлось. Но бедолагу сбили вчера на дороге. Я еще с ночи тушу приметил.

– Р-р, – сказал Лу.

– Вы бы убили собаку за то, что она завалила оленя? – удивился я.