– А кто это? – перетаптываясь босыми ногами на остывших за ночь плитках террасы, нелюбезно ответила она вопросом на вопрос.

– Меня зовут Надежда Романовна Полякова. Мои родители – ваши соседи по садовому товариществу «Дубки». Точнее, – низкий голос стал еще ниже, – были соседями. Мы могли бы сегодня встретиться?

– Телефон мой что… опера слили?

– Разве это сейчас важно? – резко оборвала ее говорившая. – Если вы сегодня на даче, думаю, вам несложно уделить мне час. Вчера вы были понятной на месте происшествия и… сами все видели… Так что, простите, у меня нет сил тратить слова на лишние объяснения.

От такого напора Самоварова на миг опешила.

Но вспомнив, что звонившая меньше месяца назад потеряла мать, а вчера – отца, решила, как сказал бы ее зять Олег, «не быковать».

– Что вы от меня хотите?

– Для этого я и предлагаю встретиться, – напирала генеральская дочь. – Не телефонный разговор.

– Хорошо, – раздираемая неприязнью к звонившей, сочувствием к ней и профессиональным любопытством, быстро соображала Варвара Сергеевна. – У меня сейчас в доме маленький ребенок. Если соседка согласится за ним приглядеть, могу уделить вам час.

– Отлично. Я буду ждать вас в доме. Не в том, где вы были вчера, это баня, а в основном, большом.

– Поняла. Не заблужусь.

– Через полтора часа будет удобно?

– Вполне.

Проснувшись к завтраку, Жора, не успев умыться, схватился за свои вчерашние рисунки.

– Тебя жаба не душит, что королеву катрана я подарил Наташе? – рассматривая одно из своих художеств – сидящую на ночном горшке под звездным небом лупоглазую, непропорциональную и анорексичную кошку, спросил он.

– Ты бы лучше у Наташи рисовать учился, а не выражаться, – вытряхнув скатерку, Варвара Сергеевна расстелила ее на круглом столе и разглаживала образовавшиеся складки. – Иди умывайся и приходи есть.

– Так нет же ничего! – поглядел Жора на пустой стол.

– Иди уже. Скоро будет.

На завтрак она пожарила яичницу-глазунью и соорудила бутерброды – хлеб с маслом и сыром, а на другой тарелке разложила итальянскую колбасную нарезку, в числе прочего прибывшую во вчерашней доставке из интернет-магазина.

Себе сварила кофе, мальчику заварила чай.

– Мама звонила? – на сей раз поев с аппетитом и тщательно вытерев рот салфеткой, спросил Жора. От Варвары Сергеевны не укрылось, что он погрустнел.

– Скучаешь? – положив руку на поручень террасы, Варвара Сергеевна, не глядя на него, перебирала пальцами цветок жасмина.

– Ты не такая уж сволочь. Но… ты меня не любишь, а мама любит.

– Ничего себе! – Самоварова, уже взвинченная с утра звонком «генералки», резко встала со стула. – От Наташи новое слово узнал или мать твоя так обо мне говорила?! Так вот, повторяю: я запрещаю тебе в такой тональности со мной и обо мне говорить! Ты… Я торчу тут с тобой ради твоей же безопасности! Невоспитанный маленький эгоист!

Гневные слова застревали в горле, не смея выйти наружу.

Ну как, как она могла сказать этому несносному ребенку всю правду о его матери? О том, почему они все эти годы не общались? О том, как его мать чуть не упекла ее в дурдом? Сказать о том, что она ему никакая не бабушка и вообще не имеет к нему отношения?!

Жора, понурив чернявую голову, злобно сопел.

Самоварова, ожесточенно гремя посудой, начала прибирать со стола.

Когда вернулась из дома с пустым подносом, застала мальчика уже сидящим в углу террасы на полу. Он вжал голову в колени, спина подрагивала:

– У-у-у! У-у-у!

– Вставай! – почувствовав в ответ на его скулеж новый приступ с трудом контролируемого раздражения, грубо тронула она его за плечо. – Здесь пол холодный. Простудишь задницу.