После десерта с коньячком расписали, будто в шутку, пульку на троих. В итоге просидели шесть с лишним часов.

«Агата, – с восторгом рассказывал Алексей Николаевич, – нас, стариков, тогда разнесла!»

После этого, по ее настойчивой просьбе, он и заявил Агату в катране.

В двадцать минут девятого – ровно через два часа после начала игры – зазвонил будильник на мобильном Швыдковского, оповещая о том, что полуфинал закончился.

За маленьким столом с небольшим отрывом в пуле выиграли Агата и Любимов.

Предстоял финал.

Небрежно кинув проигранные деньги на стол, Ренат, забрав айфон, тут же уехал к своей темпераментной герлфренд, о которой только и говорил весь последний месяц, Аркадий же дождался такси и вскоре тоже покинул катран.

Агата, до того лишь едва потягивавшая коньяк, перед первой раздачей в финале вдруг попросила у хозяина нахваленного им кальвадоса.

Швыдковский удовлетворил ее просьбу и машинально наполнил рюмки оставшихся игроков.

Поляков пить за игрой не собирался, к тому же был за рулем.

Отставив рюмку в сторону, он с раздражением наблюдал, как оставшийся посмотреть игру Алексей Николаевич следил не столько за картами, сколько за своей подопечной.

Мягкий в манерах, беззлобный и нарочито, в угоду публике, чрезмерно впечатлительный Алексей Николаевич был старше Агаты лет на двадцать. Как знал Поляков, этот «плюшевый» с виду преподаватель университета был давно и обреченно женат на истероидной учительнице русского языка, вместе с которой растил двоих детей и в обществе которой постоянно от чего-то лечился в санаториях Сочи.

Финал, по правилам, играли уже не на время, а на количество очков.

Поляков искоса наблюдал за Агатой.

Пить она вдруг стала на удивление много – разгоряченный от накаленной обстановки за столом хозяин то и дело коварно подливал ей крепких напитков.

Зато ее кокетство вмиг улетучилось – сквозь грим на лице проступала крайняя степень сосредоточенности, а на замыленные до дыр шутки преферансистов – особо болтлив был Алексей Николаевич! – она отвечала лишь сдержанной улыбкой.

На третьей раздаче Полякову наконец пришла хорошая карта.

– Восемь первых, – решив на терять драгоценное для игроков время, без лишних торгов объявил он игру.

Борис, пяля в карты водянистые глаза, на несколько мучительно долгих секунд задумался.

– Пас, – нехотя уступил он.

– Мизер, – ядовито прошелестела Агата.

Поляков оторвался от карт и впервые за вечер открыто взглянул на нее.

На алых губах бродила какая-то жестокая и вместе с тем рассеянная, будто предупреждающая, что лучше уступить, улыбка.

Он перевел взгляд на стоявшего за ее спиной Алексея Николаевича, тот не отрывал напряженного взгляда от карт Агаты.

– Девять. Без прикупа, – даже не став оценивать возможный риск, поднял стоимость игры Поляков.

– Мизер без прикупа.

– Пас, – давя в себе ярость, сдался Поляков. На руках у него было восемь взяток.

Агата положила карты на стол. Мизер был «чистый».

А сама она грязная.

Залетная девка, которая, охмурив скучавшего от размеренной жизни друга отца, проникла в их мужскую обитель, чтобы устроить в ней бардак.

Сосиски пожарили на мангале.

Не то чтобы Самоваровой так уж хотелось «не хуже, чем мама» накормить ходившего за ней хвостом липучку, – ей не терпелось поскорее запустить жизнь в старую дачу, подарившую им с доктором столько счастливых минут.

В чуланчике нашлись угли и шампуры, и даже, к восторгу Жоры, томатный кетчуп, который он, оказывается, как и сосиски, не пробовал никогда, зато часто видел в рекламе.

Попивая чай вприкуску с оказавшимися изумительно вкусными конфетами, Самоварова вдруг с ужасом поняла, что забыла купить кофе.