– Покажи, – просит Люся.

Я поднимаю простынь. Жена трогает кончиками пальцев мой белый живот. Осторожно гладит марлевые блямбы. Поправляет немного отклеившийся пластырь.

– Больно?

– Да.

– Маленький мой.

Мне делается стыдно за всё, что я наговорил ей в последние дни.

– Завтра должны выписать.

– Я знаю, я говорила с врачом.

– Уже? И что он сказал?

– Тебя дольше оперировали, чем они рассчитывали. Говорят, оказалась довольно сложная сеть кровеносных сосудов. Даже пришлось звать на помощь второго хирурга.

Я прислушиваюсь к болезненным ощущениям внизу живота. Наверное, там всё расковыряли сильнее, чем предполагалось.

– Вот твоя одежда, – Люся кладёт бумажный пакет рядом со мной. – Помочь тебе одеться?

– Не надо, – я морщусь, – не сейчас, я сам потом попробую. Меня вечером всё равно вернут в общую палату.

– Есть пока нельзя, – продолжает Люся, – поэтому я ничего не принесла. С утра будет можно.

– Я и не хочу, если честно.

– Не тошнит?

– Нет. Просто не хочу.

Жена снова рассказывает о том, как прошла операция. Но я не очень-то внимательно её слушаю. Я сосредоточен на себе. Больное тело без остатка отдаётся своему недугу. Болезнь есть высшее проявление эгоизма.

В палату снова заходит медсестра с очередным шприцем. Я послушно оголяю зад.

– Вам лучше уйти, – говорит она Люсе.

– Я тебя очень люблю, – шепчет жена мне в ухо.

– Я тебя тоже, – целую нежно её в ответ.

В правую ягодицу вонзается игла забвения. После укола снова тянет в сон. Я отворачиваюсь к стене и выключаю у телефона звук. Во сне время пройдёт быстрее. Сон приблизит меня к тому моменту, когда жизнь даст мне что-нибудь взамен этой боли. Ведь не бывает так, чтобы совсем ничего не получать взамен потерь, правда же?

И я закрываю глаза с одним только желанием: побыстрее закончить этот день и начать следующий.

Должно быть, мне снится сон. Я вижу, как захожу домой. Громко работает телевизор. Идёт очередной выпуск Comedy Club. Ноги движутся тяжело и медленно, точно я шагаю по колено в воде. Но я упрямо иду, преодолевая сопротивление, к закрытой двери комнаты, которая раньше была детской. Лишь у самой двери я останавливаюсь в нерешительности. Что я там увижу? Чего я жду?

Сердце стучит часто и сильно. Это так мучительно, когда жизнь то дарит надежду, то отнимает её. Вот и сейчас мне страшно оттого, что надежду снова отнимут. Даже сейчас, во сне. Ведь это всегда может случиться, спишь ты или бодрствуешь.

Я прислушиваюсь – за дверью ни звука. Только телевизор надрывается в пустоте квартиры, которая кажется чужой и страшной. Словно в ней живут не люди, а призраки.

И я открываю дверь.

У противоположной стены стоит кроватка. Точно такая, в какой спал мой сын. Белая, с мягкими бортиками по краям. В кроватке стоит девочка лет трёх. Она черноволосая, одета в ночнушку, светлую, как утренний туман. Личико бледное, и глаза глядят на меня внимательно и строго. Одной рукой девочка держится за край кровати, вторая опущена вниз, будто в ней что-то тяжёлое.

Это же наша дочь, догадываюсь я внезапно и делаю шаг вперёд.

– Папа, – говорит она. Я готов расплакаться прямо сейчас. Я иду к ней вязкими шагами, ужасно медленно и не приближаясь при этом ни на метр.

– Папа! – повторяет она громче, и в её детском голосе неожиданно звучат угрожающие нотки. – Где ты был? Разве ты не знал, что я родилась?!

– Я… – я хочу хоть что-нибудь сказать, и не могу произнести ни слова.

И тут она поднимает вторую ручку, которая всё это время была скрыта бортиком кроватки. В ней чёрный пистолет. Неестественно огромный, по сравнению с ребёнком.