Я вдыхаю его запах, самый приятный для меня запах на Земле. Я бы никогда с ним не расставался. Разве можно его забрать у меня?

– Пошли чистить зубы, – отвечаю я, ставя сына на пол. Ему скоро три года, но ходит он всё равно как-то смешно. Я отправляюсь за ним, бросив ещё один взгляд в окно. Быстро бегут облака сегодня; каких ещё перемен мне ждать?

Мы добираемся до ванной, не встретившись по пути ни с моей женой, ни с его мамой. Пока он чистит зубы, я просто смотрю на своё отражение в зеркале. Я нравлюсь себе. У меня нет ничего неправильного в лице, и линия роста волос ещё не успела высоко подняться, несмотря на то, что мне уже за тридцать.

Сын не похож на меня. Он не был похож с самого начала, как только родился.

– Смотрите, какой! – сказала мне акушерка, взвешивая кричащего младенца.

– Можно его взять? – спросил я.

– Да. Осторожно. Вот так.

И я стал вторым человеком в его жизни, у которого он оказался на руках. И только потом его положили рядом с матерью, а меня попросили уйти из родильного зала, чтобы я не мешал зашивать ей промежность. Наверное, это как-то повлияло на меня в дальнейшем. Ведь всё происходящее, так или иначе, оставляет след в нашем сердце?

– Хфатит? – спрашивает сын, доставая изо рта зубную щётку?

– Молодец, – хвалю его я.

На жену он похож. Вон, эта манера поджимать одну ногу, стоя возле раковины, глаза голубого цвета и эти длинные, как огурцы, ногти на руках – это всё её.

Она забеременела им через полгода после того, как мы решили, что нам нужен ребёнок, чтобы наконец сделать наш брак осмысленным и по-настоящему прочным. Мы не задумывались над тем, как и когда это случится, просто перестав предохраняться. А теперь она легко забеременела от другого, несмотря на очевидные меры предосторожности, к которым они наверняка прибегали вдвоём. Я думаю, что жизни не нужно наше разрешение, чтобы начаться. Так же как смерти безразлично наше желание жить. Это просто происходит, как происходит всё остальное.

Жена проскальзывает в ванную, и я сторонюсь, словно мы боимся нечаянно соприкоснуться. Вид у неё деловой, сосредоточенный, она старается держаться, и мне, наверное, следует держать себя в руках.

Я усаживаю сына на кухне, делаю ему яблочное пюре и включаю «Тома и Джерри». Музыка Ференца Листа из серии «Кошачий концерт» наполняет квартиру звуками «Венгерской рапсодии». Сын принимается уплетать пюре, а я хожу по квартире туда-сюда, как человек перед кабинетом врача в ожидании диагноза, от которого зависит если не всё, то многое.

Я снова смотрю в окно: там вдали видны дачи, начинающиеся сразу за городом. Сейчас всё плодоносит, давно созрели вишни, спеют абрикосы и алыча, на очереди персики и крыжовник, позже появятся яблоки, ближе к осени наберёт силу виноград. Всё вокруг словно говорит мне о щедрости южного солнца и плодовитости жирной земли.

У моей жены тоже щедрое и полное тело, широкие бёдра и большая грудь. Её мать постоянно беременела от разных мужчин. И её бабка постоянно беременела от разных мужчин. У бабки пятеро детей. У матери две дочери и сын. Их женский род готов рожать и без конца продолжаться, и вот в её матке снова зародилась и зреет новая жизнь.

– Па-а-ап! – кричит сын. – Иди смотреть мультики!

– Хорошо! – откликаюсь я и не двигаюсь с места.

Признаться, я был не готов к такому повороту, как сегодня. Да и можно ли хоть к чему-нибудь подготовиться в делах такого рода? Я писатель. Я так проницателен, когда речь идёт о жизни других. Смогу ли я когда-нибудь разобраться в своей собственной?

– Па-а-ап! – снова доносится из кухни.