Очнулся он уже снова на неизменной узкой софе – немногое, что уцелело из мебели. Возможно, нашлось бы что-то еще, но где-то на дальних складах, может, на нижних окаменевших уровнях. Из-за ранения еще два яруса башни окончательно окаменели, и магии хватало только на то, чтобы выращивать еду и поддерживать оборону королевства. Ситуация для льора складывалась отчаянная.

– Мог бы и убить, – прошептал хрипло он, когда увидел рядом все того же Сумеречного Эльфа.

– Не убил. Пока, – кивнул Сумеречный Эльф, намеренно уточняя: – «Пока» – это ключевое слово.

– Учту. Впрочем, ничего нового, – отозвался Нармо.

Повисла тягучая пауза, собеседники задумчиво глядели то в окно, то в зеркало земного мира, что стояло возле камина. Нармо давно перетащил фамильный артефакт в свои небольшие покои.

Из всего замка льор занимал от силы пять комнат, в которых практически не появлялся, то ночуя у Илэни, то пропадая на разорении захоронений. Находить новые могилы становилось все сложнее: старые карты часто запутывали и лгали. Тут-то и выручал мистический дар топазовой чародейки. Мертвецов она чувствовала безошибочно, разве только живых совершенно не понимала. Впрочем, от нее Нармо и не пытался добиться какой-то взаимности. Да и ни от кого другого. Как и говорил, не привык, не испытывал потребности в теплоте. Хотя… Не врал ли себе?

Он немо глядел в зеркало чужого вожделенного мира, картинки за стеклом не обращались в портал. Злорадно грела мысль, что у Раджеда ситуация ныне не лучше. Но оставалась уверенность, что янтарный починит сокровище своей башни: тогда-то и предполагалось нанести удар.

Сумеречный Эльф слегка изменился в лице, прочитав такие помыслы. Он не рассчитывал на иной исход. Да и на милосердие чудовищ. Хотя любой зверь сделается чудовищем, если загнать его в угол. Чародеи сами себе подготовили эту мучительную ловушку, пытку. Им оставалось лишь предаваться воспоминаниям, мечтаниям о несбыточном будущем. Да подглядывать за чужими мирами, чем Нармо успешно занимался, завороженно рассматривая с софы пеструю толпу на оживленных улицах, переливающихся разноцветными огнями иллюминаций.

– О, гляди-ка. Они снова празднуют… как это…

– Новый год, – напомнил Сумеречный Эльф.

– Да, именно. Безумный народишко! Празднуют, что еще на год ближе к своей смерти, к очередной войне, к тому, что их солнце потухнет, и прочим малоприятным вещам, – пробормотал отстраненно Нармо.

В Эйлисе никогда не существовало традиции пышно провожать год и встречать новый. Все как-то сознавали конечность мира, магии и жизни. Поэтому ячед праздновал сбор урожая, а льоры – день своего воцарения и день своего самоцвета, четко установленный по лунному календарю. Но все пиршества давным-давно канули в Лету.

– Сказывается то, что ты обитаешь в гибнущем мире. Но в целом ты прав, – отозвался Сумеречный Эльф. – Зато они умеют радоваться мелочам, сиюминутно и громко.

Нармо махнул рукой, жадно всматриваясь в разрывающие темно-синее небо разноцветные всполохи, что так напоминали цветы на его картине.

– Помолчи, дай поглядеть на фейерверки. Ценю их тягу что-то поджигать!

– А у тебя здесь телевизор прямо, – хрипло рассмеялся Сумеречный Эльф.

– Да у Раджеда вещица получше будет, – недовольно фыркнул Нармо, нервно перебирая пальцами. – У меня можно смотреть. Трогать нельзя. – Он почти облизнулся, выхватив кого-то в толпе. – Ох, ты только глянь, какая… иссякни моя яшма – а хотя она уже и так, – но это же средоточие всех сладостных пороков, сосуд запретного меда. И эта…

– В красном? – Сумеречный Эльф сам приник к экрану, дабы узнать, кто так привлек чародея.