– Я забираю победителя, ребята.

– Подожди, – попросила Джиллиан. – Пока ты не ушел, нам надо поговорить с Яньбинем.

– Секунду, – сказал Адам Ронану. Наклонившись ближе, он добавил: – Никого не убивай.

Эти слова были просто поводом подышать Ронану в ухо, однако его нервы чудесным образом успокоились.

Ронан остался с друзьями Адама. Он не знал, насколько они близкие друзья. Недостаточно, чтобы упоминать о них в телефонном разговоре чаще, чем о Ганси и Блу, но достаточно, чтобы сыграть с ними раунд в «Репо», прежде чем Ронан мог получить Адама в свое распоряжение. Он этого не ожидал. Агленби была частной школой-пансионом, и Ронан думал, что гарвардские студенты окажутся неприятной версией школьного братства. Но друзья Адама даже отдаленно не напоминали ту публику. Они даже друг друга не напоминали; всё это были отчетливые индивидуальности. А еще они были гораздо более открытыми и ликующе странными, чем любой ученик Агленби. Ронана, который провел большую часть школьных лет, полагая, что все окружающие – богатые придурки, и будучи единственным геем в своей среде, эти открытия отчего-то встревожили.

Не то чтобы он всерьез боялся, что Адам найдет ему замену. Просто теперь он своими глазами увидел, чем Адам МОГ заменить его.

– Так где он нашел тебя в слезах? – промямлил Бенджи.

Ронану показалось, что он ослышался.

– Чего?

Элиот спросил:

– Где ты плакал, когда вы познакомились?

Их слова ничего не прояснили. Ронан не мог взять в толк, отчего они сочли его плаксой, точка. В последний раз он плакал, когда вспоминал свою грезу-мать, которую выпотрошили, в то время как волшебный лес, который он обожал, сходным образом развоплощался вокруг нее. Вряд ли Адам рассказал его историю посторонним людям, но сама эта мысль, тем не менее, поселила в груди Ронана неприятный жар. Возможно, Адам соврал насчет того, как они познакомились. Об этом тоже было неприятно думать.

Флетчер как будто читал лицо Ронана; он добродушно похлопал себя по объемистому животу и пророкотал:

– Значит, Адам не всегда коллекционировал плакс. Ты пока в предварительной стадии.

– Может, он не встречается с плаксами, – заметил Элиот.

– Я что-то не въезжаю, – сказал Ронан.

– Мы – Плаксивый клуб, – пояснил Бенджи. – Мы все плакали.

– Адам Пэрриш и Плаксивый клуб, прямо как рок-группа, – сказал Флетчер. – У него нюх на нас. Как у супергероя. Где-то на гарвардском кампусе кто-то сейчас плачет, спрятавшись на лестнице, но Адам найдет его, утешит и пристроит в компанию, чтоб ему было с кем поиграть в карты в пятницу вечером.

Ронан провел несколько напряженных секунд, пытаясь сопоставить необщительного Адама, которого он знал, с этим описанием. Адам, которого он знал, был молчаливым наблюдателем. Коллекционером человеческого опыта. Смотри, но не трогай. Мысль о том, что он может быть каким-то другим – каким Ронан его не знал, – казалась такой же тревожной, как осознание того, что новые друзья Адама не так уж плохи. У Ронана и Адама слишком долго были общие воспоминания; он и забыл, что не всегда бывает именно так. У Адама здесь началась новая жизнь, из забитого существа он превращался в нового человека, каким должен был стать. А Ронан был… Ронаном. По-прежнему прячущимся в холмах Вирджинии. Вылетевшим из школы. Живущим там, где родился. Он держал голову опущенной, чтобы уцелеть. Его воспоминания не менялись месяцами.

Адам становился другим. Ронан не мог.

Он подумал, что переедет сюда. И всё получится.

Ронан прорычал:

– Да, он всегда был прямо как мать Тереза.

– Говорят, противоположности притягиваются, – сказал Элиот.