На многих столах виднелась пыль и следы рук, ненароком коснувшихся этого слоя, потревожив его. Ни канцелярских принадлежностей, ни личных вещей, которые многие, вопреки политики заведений, ставили на столы, чтобы чувствовать себя уверенней.

– Думаю, что многие будут рыдать, – женщина открыла сейф и достала из него пачку развернутых дипломов. Быстро найдя нужные, она ловким движением согнула хрустнувшие корочки и ткнула пальцем в журнал. – Распишись здесь и здесь, – распорядилась она, и я, повертев в руке ручку, поднес ее к галочке напротив своей фамилии.

– Надеюсь, расписываться придется не кровью? – я поднял взгляд на женщину.

– Если ты настаиваешь, то можешь и кровью, лично мне без разницы, – пожала плечами женщина. Совершенно непробиваемая тетка, как оказалось. Хотя она на своем веку так много разных учащихся повидала разной степени адекватности, а также их родителей, что ее уже ничем, похоже, не пробьешь. – Ножик дать? Или свой имеется?

– Ручкой обойдусь, – и я быстро расписался. Самостоятельно найдя имя Эльзы, поставил еще одну закорючку и положил ручку на стол. – Что здесь произошло?

– А что тебя смущает? – женщина захлопнула сейф и, вздохнув, повернулась ко мне.

– Как-то здесь… пустовато, – наконец, я нашел нужное слово.

– Сокращение, – она снова скривила губы. – Слышал такое слово? Надеюсь, что тебе не придется к нему прибегать в будущем.

– Сокращение? – я оторопело осмотрелся вокруг. Почему-то такое простое объяснение не пришло мне в голову.

– А ты думал, – она села за стол, предварительно призвав силу, чтобы смахнуть пыль со стула и стола. – Один из директоров решил, что надо бы сотрудников немного поменьше, а то у него сложилось впечатление, что они полдня ничего не делают, только чаи гоняют. Сказано-сделано. И вот уже треть столов опустело. Только вот работа тех, кого сократили, перешла к оставшимся, ее-то никто не отменял. Работы стало больше, зарплата осталась той же. Еще несколько девчонок сами ушли, корпораций много, и работу, подобную этой, можно быстро найти, это без того учета, что некоторые не состояли ни в одном из кланов. Их работа, соответственно, упала на плечи тех, кто зачем-то остался. Потом пришел следующий директор, посмотрел на нас, и подумал: «Черт подери, эти штуковины могут работать больше и быстрее», и сократил еще треть от оставшихся, а заодно уволил уборщицу, закрепленную за нами. Думал, наверное, что мы сами тряпками махать будем. Свои-то рабочие места мы убирали, никуда не деться, а вот остальные… оно нам надо?

– Ну-у-у… – протянул я. – А как же пыль? Дышать же ею приходится.

– А на что нам дар, если мы воздух профильтровать не сумеем? – она поднялась из-за стола. – А убирать мы не стали из принципа. В конце концов дошло до того, что я осталась одна. Но если этот шакалий выкидыш, Игнат, думал, что я буду волочь на себе всю канцелярию, то он глубоко заблуждался. Начался хаос и бардак, на запросы никто не отвечал, бумаги постоянно терялись… я же только дипломы выписала заранее, учащиеся-то не виноваты, что все так произошло.

– М-да, – глубокомысленно произнес я, направляясь к двери. Внезапно меня посетила очень интересная мысль. – А скажите, за протоколы безопасности кто отвечает?

– Мы, кто же еще, – женщина села за стол, который был «обжит» в отличие от остальных, стоящих в комнате. – Это же такая бумажная волокита, мама не горюй, правда, когда из всех работниц этого бумажного царства, осталась я одна, а это произошло еще при предыдущем директоре, когда последняя сотрудница Маргарита плюнула на все, и, попав прямо в центр лысины директора, написала заявление и ушла, прилепив его к своему же плевку, все протоколы плавно перекочевали в приемную, правда, я сомневаюсь, что ими там кто-то нормально занимался.