Мадлен поняла, что у нее нет иного выбора. Это следовало бы сделать раньше. Но она не могла так вот запросто сказать дочери его имя. Мадлен должна была сначала переговорить с ним. Но эта мысль – что она поднимет телефонную трубку и после стольких лет наберет его номер, – сама эта мысль казалась ей ужасной. Боже, помоги!

– Я не могу сейчас сообщить тебе его имя, но…

– Хватит! – Лина так стремительно поднялась, что стул, на котором она сидела, с грохотом опрокинулся.

– Позволь, я все-таки закончу. Я имею в виду, что прямо сейчас не могу назвать его имя. Но я непременно… – Мадлен собралась с духом и закончила свою мысль: – Непременно свяжусь с ним и расскажу ему про тебя.

Глаза Лины расширились от удивления. На губах появилась чуть заметная улыбка.

– Хочешь сказать, что он даже не знает обо мне?!

Мадлен уже обдумала всевозможные варианты ответа на этот непростой вопрос: исполненные горечи, раздраженные или грустные. В итоге она остановилась на самом простом и правдивом:

– Насколько я знаю, он не в курсе, что ты родилась, что у него есть дочь.

Лина закусила нижнюю губу, чтобы не улыбнуться. Мадлен видела отразившееся на лице дочери волнение, видела, как просияли глаза Лины. Дочь отчаянно хотела верить в то, что ее отец – хороший человек, которому судьба просто не дала возможности проявить свою отцовскую любовь.

– Так я и знала.

Мадлен взглянула на дочь с удивлением. Лина, должно быть, не понимала смысла собственных слов, и Мадлен этому тихо радовалась.

– Но ты обещаешь, что расскажешь ему?

– Я тебя никогда не обманывала, Лина.

– Но всегда недоговаривала.

Мадлен нахмурилась, затем твердо произнесла:

– Я непременно расскажу ему.

– Он обязательно захочет увидеться со мной, – убежденно сказала Лина.

И Мадлен почувствовала в словах дочери страстное желание. Она поднялась и осторожно приблизилась к Лине: ей захотелось еще больше взъерошить волосы своей строптивой дочери. Однако Мадлен не посмела и пальцем шевельнуть.

– Боюсь только, золотко, что он тебя разочарует.

– Ничего подобного, – прошептала Лина.

Мадлен не сдержалась, погладила дочь по голове и сказала:

– Детка, хочу, чтобы ты поняла…

– Никакая я тебе не «детка»! Это тебя он не хочет видеть, тебя! А меня он не разочарует, не бойся. Сама потом увидишь!

Лина повернулась и выскочила из комнаты, изо всех сил хлопнув за собой дверью. Мадлен слышала ее грохочущие шаги вниз по лестнице. Затем громко щелкнул замок на входной двери.

Она осталась одна в комнате. Сидела и слушала Хелен Редди. «Ты и я против всего мира…»

Здание частной лечебницы Хиллхейвен протянулось вдоль значительной части пригородной улочки, напоминая собой небрежно сваленные в кучу детские кубики. На невысоком холме, чуть выше обсаженной деревьями дороги, клиника упиралась в тихий тупичок. Подстриженная трава, побуревшая после ночных заморозков, тянулась вдоль цементной подъездной дорожки. За шестифутовым металлическим забором несколько пожилых мужчин и женщин гуляли по осеннему оголившемуся саду, негромко разговаривая друг с другом.

Фрэнсис повернул руль, вынудив свой старенький «фольксваген» сделать крутой поворот, затем остановил машину под углом к проезжей части. Потянувшись к соседнему креслу, он взял свою Библию и черную кожаную сумку, затем выбрался из автомобиля. Прохладный, приятно пахнущий дождем ветер взъерошил его волосы. Несколько секунд он стоял, разглядывая сад. До его слуха доносились звуки шуршащей под колесами прогулочных кресел гальки; где-то вдали раздавался легко узнаваемый стрекот кресла, снабженного моторчиком. Служащие лечебницы, облаченные в безукоризненную белую униформу, появлялись то тут, то там среди пациентов, чтобы кому-то помочь.