- А если я приду позже? – спрашиваю я с вызовом вслед, запоздало понимая полнейшую бесполезность дурацкой бравады.

- Поедешь в халате, - отрезает на ходу свекор. – Я никого не жду. Заруби это себе на носу.

- Мне нужно жить на Оборонной, - бросаю ему в спину совершенно нейтральную фразу. Но сейчас она звучит как вызов. Акт неповиновения, твою мать.

Вадим Петрович медленно разворачивается и лениво подходит ко мне.

- Запомни, девочка, - говорит он вкрадчиво, наклонившись и чуть сминая мое плечо крепкими пальцами. – Ты вообще-то можешь поселиться где угодно. Хоть в Нигерии. Меня твоя жизнь не касается. Но мой внук останется здесь. И тебе решать - согласиться со здравым смыслом и дать ребенку все самое лучшее или отчалить куда подальше. Ты, надеюсь, отдаешь себе отчет в происходящем. Понимаешь своей дырявой башкой, кто я и кто ты? Отсудить у тебя ребенка, дорогая, вопрос денег. Да и то небольших. Но это обернется для малыша психологической травмой. Поэтому я предлагаю тебе приемлемый вариант. Ты с сыном живешь в моем доме. А мы с Галиной принимаем участие в воспитании Роберта. Никто не собирается разлучать вас. Но после гибели Кирилла он – единственное, что у нас осталось. И я настроен решительно. Но окончательный выбор за тобой, - еле слышно шипит он прямо мне в ухо.

Я кошусь на Роберта, жующего пирожок и запивающего его чаем. Мой сын ест и одновременно наблюдает за кошкой, лежащей на подоконнике. И, кажется, ничего не слышит. А меня пробирает дрожь. От этого зловещего шепота и руки, несильно сдавливающей мое плечо, становится не по себе. Хочется сжаться в комок и стать невидимой. А от запаха чистого тела и какого-то геля с цитрусовой отдушкой где-то внизу живота возникает тягучее желание, но я немедленно прогоняю его, заставляя себя прислушаться к каждому слову свекра.

- Не желаю сейчас останавливаться на тех причинах, по которым ты увезла ребенка от нас и не давала видеться. Бог тебе судья, Ольга, - болезненно поморщившись, изрекает Косогоров. – Мне не интересно, какого хрена тебя носило в Эдинбург. Одно знаю точно, захочешь рыпнуться, мало не покажется, дорогая. Я и так долго терпел. Поняла? – сурово рыкает свекор в надежде сломить меня. Но я прямо смотрю в недобрые глаза цвета стали и цежу сквозь зубы:

- С трудом.

- И на том спасибо, - светски кивает он и показывает на часы на запястье. Ролекс в платине. Кажется, коллекционный выпуск. – Ровно в половине десятого, - стучит по хрустальному циферблату.

- Хорошо, - киваю я и, как только хозяин дома выходит из столовой, отодвигаю тарелку с недоеденной кашей.

- Доешь, - вздыхает Галина. – Силы тебе понадобятся.

- Я ни с кем воевать не собираюсь, - говорю я, наливая себе чай.

- Ну и правильно, - снова вздыхает свекровь. – Ты Вадику все бабушкины заключения и снимки отдай. Он позвонит кому надо. Прооперируют в лучшем виде.

- Там очередь, - бурчу я и, изловчившись, достаю из ладошки Роберта надкусанный пирожок, которым мой сын пытается приманить кошку.

- Матильда не ест такое, родненький, - воркует Галина, умильно глядя на малыша.

- А что она кушает? – спрашивает Роберт, высматривая еду, лежащую на тарелках и блюдах.

- У людей своя пища, у котов своя, - поясняю я, вставая из-за стола. – Мы сейчас с дедушкой съездим по делам и вернемся, - говорю я, смутно представляя, как можно у здорового ребенка просто так взять кровь из вены.

- Слишком Робинька бледный, Оля, - бормочет Галина. – Вадик никогда не ошибается. Если погнал в клинику, значит, что-то выплывет обязательно. Лучше предусмотреть заранее и пропить витамины, чем потом в больнице лежать.